«Страшное прошлое нельзя оправдать никакими высшими так называемыми благами народа.
Поможет ли «Стена скорби» замирить расколотое общество? Ответ на этот вопрос искала Ольга Филина
В Москве появилась "Стена скорби" — монумент в память о жертвах политических репрессий. Кто думает, что все понял об отношениях российской власти с вечно актуальной российской историей, в очередной раз оказался посрамлен. Говорили, например, что власти мило советское, но вот же — в этом году с помпой празднуется не 7 ноября (о нем вообще забыли) и даже не 4 ноября (выходной — и только), а 30 октября — День памяти жертв политических репрессий. Еще говорили, у нас в чести только миф о "тысячелетней великой России", но вот монумент жертвам репрессий в разы больше и дороже того же памятника князю Владимиру. Впору задавать циничные вопросы: зачем все это? Зачем такой памятник городу (заметим, из 460 млн рублей, которые стоила "Стена скорби", добровольными пожертвованиями удалось собрать меньше 1/10, остальное выделил столичный бюджет)? И может ли наглядная демонстрация почтения к памяти "замирить" расколотое уже многие десятилетия общество?
Ольга Филина
— Хотя государственная Концепция по увековечению памяти жертв политических репрессий была принята еще в 2015 году, именно установку "Стены скорби" можно считать точкой отсчета масштабной работы по созданию новой памяти о ХХ веке,— полагает Роман Романов, директор государственного Музея истории ГУЛАГа, руководитель Фонда памяти, собиравшего деньги на монумент и другие проекты в рамках концепции.— И это действительно громкое событие: нам звонили журналисты из Германии, Японии, Австралии с вопросом: а правда в Москве установят такой монумент?.. Неужели все по-настоящему?
Российских журналистов волновало свое: кто посетит официальную церемонию открытия монумента, какие речи произнесут 30 октября и как их получится связать с идеей всеобщего примирения, ставшей основной для празднования юбилея революции.
— В 2012 году в России произошел так назывемый консервативный поворот, но парадоксальным образом именно он открыл окно возможностей для нововведений в политике памяти,— поясняет Ольга Малинова, профессор НИУ ВШЭ, главный научный сотрудник ИНИОН РАН.— Да, в начале 2000-х стали говорить о непрерывной истории 1000-летней России, но тут же выяснилось, что эта концепция мало насыщена фактурой. Заимствовать советскую версию истории не получается хотя бы потому, что в этом случае все события до 1917 года становятся прологом к революции (а революция, заметим, осуждается). Стало понятно, что нам нужны новые узнаваемые образы и символы: возник своего рода дефицит символов. Но попытки расширения символического ряда сопряжены с неизбежными спорами — уж слишком разнятся наши представления о прошлом. Долгое время власть предпочитала пользоваться пусть скудным, но проверенным репертуаром бесспорно "положительных" событий и фигур. В контексте же "консервативного поворота" политикой памяти занялись более предметно (примеры тому — разработка концепции преподавания истории в школе, памятник князю Владимиру в Москве, другие инициативы такого рода). Это позволило "протащить" давнюю инициативу "Мемориала", поддержанную Фондом памяти.
Руководители Фонда представляют себе ситуацию так: они архитекторы, которым предстоит создать всю инфраструктуру "новой российской памяти" с нуля. "Стена скорби" — пробный камень, в ближайших планах — "сканировать пространство от Соловков до Колымы", чтобы сохранить и музеефицировать все, связанное с историей ГУЛАГа и его жертв.
Карт-бланш от власти получен, а вот успеха никто не гарантирует. Историческое поле в России крайне конфликтно, и раз общая память только формируется, то формируется она — как у нас принято — скорее по законам дикого рынка, нежели честной конкуренции. А значит, на всякий видимый успех коалиции социальных сил, связанных с "Мемориалом" или Музеем ГУЛАГа, тут же будут отвечать условные сталинисты и кургиняновцы. 31 октября, например, сразу после открытия памятника, в Перми состоится суд, на котором будет решаться, не наносит ли вреда здоровью детей методическое пособие для учителей "Изучение в школе истории сталинских репрессий" за авторством профессора Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета Андрея Суслова и его коллеги Марии Черемных.
— История абсурдная, но она создает прецедент,— рассказывает историк Андрей Суслов.— В 2015 году мы написали эту методичку в рамках реализации государственной концепции по увековечению памяти жертв политических репрессий; показали ее краевому Министерству образования, все было принято на ура, региональный Институт развития образования дал положительную рецензию. Но тут нашей работой заинтересовались "сталинисты". Они вышли на экспертов, аккредитованных Роскомнадзором,— учительницу географии из Новочеркасска и клинического психолога из Петербурга. И те написали на нашу методичку свое "экспертное заключение", утверждающее, что пособие... "отрицает семейные ценности", "призывает к антиобщественным действиям" и наносит вред здоровью детей. А алгоритм действий Роскомнадзора таков: ведомство обязано на своем сайте публиковать все заключения аккредитованных экспертов. Вот и все — наша работа дискредитирована. Теперь мы судимся с Роскомнадзором.
Что характерно, "заключение" не имеет юридической силы, но учителя растерялись: только стало понятно, куда ветер дует, и вот опять тень на плетень. В общем, опасной методичкой решили не пользоваться во избежание и в предупреждение. Эти общественные колебания еще раз подтверждают, что до примирения социальных сил в России далеко.
К историкам в условиях "военного времени" предъявляются новые требования: они должны не только разбираться в архивах и источниках, но и "сшивать" прошлое с настоящим, объяснять обществу, что это прошлое значит для нас здесь и сейчас. Профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Иван Курилла в своей книге "История, или Прошлое в настоящем", вошедшей в шорт-лист премии "Просветитель" 2017 года, предлагает признать, что объект истории — это уже не "прошлое "само по себе", а использование этого прошлого в современности и для манипулирования будущим". Поэтому историки — нравится им это или нет — превращаются в "менеджеров": менеджеров исторических травм, специалистов по урегулированию конфликтов, унаследованных из прошлого, и экспертов по "сшиванию противоречащих нарративов".
Появились даже новые термины "горячее прошлое", "обратимое время", чтобы как-то объяснить ситуацию, когда разговор о былом становится ожесточенной полемикой о самом насущном. Поиск фальсификаций в той или иной версии истории при таком подходе представляется почти бесполезной задачей. Спор ведь идет не о фактах, а о смыслах — о значении тех или иных фактов для современной России.
— В этой связи интересно преломление темы советских репрессий во многих современных кино- и телесюжетах, повестях, романах,— считает Илья Кукулин, доцент факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ.— Да, госконцепция принята, тема государственного террора не замалчивается, но в медиа об этом терроре рассказывается так, что вопрос о том, почему это все случилось и какое влияние оказывает на наше общество, после просмотра очередного документального фильма или сериала поставить невозможно. Сплошные мелодрамы: мы видим "хорошего следователя" и "хорошего заключенного", а почему один допрашивает другого — так это "трагическая ошибка", "излом истории", называйте как хотите, вопрос об объяснении все равно испаряется. Как справедливо заметил историк Николай Митрохин, сегодня мы сталкиваемся с новой актуализацией "теории единого потока", которая была популярна в 70-х годах в СССР в полуофициальных националистических кругах. Это даже не "теория", а скорее определенный способ описания истории, в котором высшая ценность — не человеческая жизнь, а государство, а стало быть, и красноармейцы, и энкавэдэшники, и белогвардейцы равны в своей заслуге: строительстве великого государства. Вопрос о том, как это государство относилось к людям, остается открытым. Тем, кого репрессировали, в логике "единого потока" просто досталась трагическая участь. Представление истории только как трагедии заставляет нас рассматривать историю с эстетической точки зрения как эффектную кровавую картинку. Но ведь этика, а не эстетика позволяет нам почувствовать связь с людьми, которые жили до нас. Тут же это отношение вытесняется, события ХХ века предстают как семейная мелодрама: члены одной и той же семьи убивали друг друга, теперь надо просто посокрушаться над их трагической участью, а думать о том, как мы с ними связаны и что сделать, чтобы убийства не повторились, не стоит. Зачем? "Только нервы себе портить".
Такой "менеджмент" исторической травмы вполне способен примирить и жертв политических репрессий, и любовь к советскому строю, и тоску по 1000-летней России, и породить кадавров, вроде "Обители" Прилепина. Вопрос несогласия с ним — это в конечном итоге вопрос предложения альтернативы.
— На самом деле история политических репрессий в ХХ веке состоит из двух историй: истории жертв, о которой сейчас стали говорить, и истории преступлений, о которой говорить куда труднее,— замечает Андрей Суслов.
Память об "истории преступлений" считается очень неудобной и раскалывающей российское общество, при этом осуждение советского режима подается чуть ли не как предательство своих родителей, так что какой-либо госконцепции на этот счет ждать не стоит. Образ человека добродетельного, соответственно, в последнее время предполагает восторженное согласие со всем прошлым (и с жертвами, и с палачами) и моральный конформизм во имя "теплых чувств". Можно заключить, что со времени Достоевского (да что там — Карамзина) русский человек удивительно опростился — никакого раскаяния, пересмотра своей судьбы, возрождения и качественного изменения за ним больше не предвидится. Главное, чтоб не расстроился или, чего доброго, не обиделся.
— Разговор об опыте ХХ века вскрывает еще один факт: наше общество сегодня в большинстве своем состоит из людей, привычно верящих, что от них ничего не зависит,— заключает Илья Кукулин.— Если люди так думают, то получается, что с "трудным прошлым" как оно есть, со всем злом этого прошлого нам, маленьким, думающим только о куске хлеба, усталым от безденежья, просто не справиться. Очень многие считают, что не вынесут ответственности, возникающей из переживания связи с прошлым. Но это не так. Понимание того, что произошло с Россией после большевистского переворота, может сделать людей сильнее, а не слабее. Новый язык для разговора о советском прошлом, который иногда проглядывает в актуальной поэзии и даже детской литературе, должен прежде всего вернуть обществу силу и готовность к изменениям, искоренению "зубов дракона". Вопрос о том, что мы должны делать, чтобы катастрофа ХХ века не повторилась, исключительно важен: и сама "Стена скорби" станет действенной именно тогда, когда будет напоминать об этом вопросе.
Мемориал Совести
Архив
Именно "Огонек" первым выступил с инициативой создания Мемориала Совести (N 47, 1988 год)
"Все увереннее ощущаем мы потребность утвердить Мемориал Совести,— писал журнал.— Слышите, как стотысячным эхом отдаются в этих словах проклятия, тревоги, надежда. Счеты со сталинщиной еще не сведены до конца и рано думать о забвении темы... Мемориал не только памятник. Он предостережение. Он нужен нам всем для нравственного очищения, чтобы активным стало сознание и решительным действие. Давайте же соберемся вместе, вспомним всех поименно, почтим память тех, кто стал жертвой сталинских репрессий, и задумаемся о том, как жить дальше".
Созданию Мемориала предшествовало проведение Недели Совести во дворце культуры Московского электролампового завода — именно здесь Сталин предпочитал избираться в органы верховной власти. Журналисты "Огонька" волновались — вдруг придет немного народу. Но уже к полудню у входа образовалась очередь:
"У многих в руках цветы. Их возлагают на лагерную тачку, перед картой-схемой страны с дислокацией лагерей ГУЛАГа. Нельзя сказать, что приходят только те, кто кровными узами связан с людьми, подвергшимися репрессиям. Много молодых. Им особенно нужно знать правду.
Люди подолгу стоят у Стены памяти. На ее затянутом белым холстом полукружье фотографии, справки о реабилитации, газетные вырезки, скупые биографические сведения. Плотно рядом шесть фотографий. "Никто из моих родных не вернулся". И подпись К.А. Дудинской из города Горького. А кажется — крик. Еще несколько уничтоженных семей: Кирьянен — тринадцать человек, Пюстонен из деревни под Ленинградом — десять. Смотрят на нас со снимков счастливые супружеские пары. Потом он станет "врагом народа", она — женой "изменника родины".
Зал, где размещался информационный центр, оказался тесным. Сюда приносят то, что сохранилось, материалы, сведения о репрессированных. К каждому столику молчаливая очередь. Жены, дети, внуки, родственники, друзья.
А на соседнем стенде то, что пока еще никогда не выставлялось. Тоже имена, но уже чекистов, генералов НКВД и начальников областных управлений, тех, кто руководил репрессиями и вдохновлял "тройки" на местах.
Вот интервью с теми, кому будет посвящен Мемориал.
— Помпезный памятник не нужен. Лучше иметь мемориальный комплекс с музеем, архивом, библиотекой и просмотровыми залами. Это должен быть просветительский и научный центр по изучению сталинского периода.
— Я вижу памятник скромным. Группа людей, и в ней обязательно подросток. Потому что по сталинским законам можно было сажать и пытать почти совсем детей. Обязательно должен присутствовать обрубок рельса. Вся лагерная жизнь была им регламентирована.
— Сооружение Мемориала — только начало. Он необходим для нашего самосознания, для осмысления того, что произошло со страной".
30 октября 2017 года в Москве откроется монумент, посвящённый жертвам репрессий. Автор проекта - Георгий Франгулян . Монумент установлен на проспекте Сахарова. " Стена скорби" - название памятника.
Предыстория
В 1961 году, на очередном съезде партии, Никита Хрущёв поднял вопрос о развенчании культа личности Сталина. Тогда впервые рассмотрели идею о создании памятника жертвам репрессий. Но дальше разговоров дело не продвинулось. Более того, Хрущёв предлагал отдать дань памяти " верным ленинцам" - партийцам, расстрелянным в годы сталинизма. Когда же завершилась эпоха так называемой оттепели, идея о создании памятника и вовсе была забыта. Вспомнили о ней в конце восьмидесятых.
и другие памятники
В перестроечные годы тема о жертвах репрессии стала довольна обсуждаемой. Для установки памятника наступили самые что ни на есть подходящие времена. Монумент, открытый на Лубянке, называется " Соловецкий камень" . Он изготовлен из гранита, привезённого с территории бывшего лагеря. Торжественное открытие состоялось 30 октября в 1990 году. Там, где в 30-е годы проходили массовые расстрелы, впоследствии были установлены скульптурные композиции, стены памяти, часовни, Один из них - " Маска скорби" - находится в Магадане. Мемориальная табличка с надписью " Последний адрес" установлена во многих городах России.
Подготовка к созданию "Стены скорби"
С начала девяностых в стране открыто было множество памятников. В чём необходимость создавать еще один? Дело в том, что во многих странах, входивших в состав СССР, существуют уже на протяжении нескольких десятилетий монументы, посвященные жертвам сталинской репрессии. В Москве лишь закладной камень. По размерам и композиции этот памятник не передаёт трагедии и горя, которое пришлось пережить тысячам советских семей.
Вопрос об установке " Стены скорби" не раз поднимал Владимир Федотов - председатель Совета по развитию общества и правам человека. В октябре 2014 года президенту России представили проект монумента. В конце декабря была достигнута договоренность относительно места установки памятника.
Конкурс
Когда речь идёт о создании подобного монумента, автора будущего проекта выбирают на протяжении нескольких месяцев. В феврале 2015 года стартовал конкурс. Только один из его участников должен был стать автором памятника. Предполагалось, что некоторые проекты могут быть использованы в других городах России.
Всего жюри конкурса рассмотрело более трехсот вариантов. Для выбора подходящего проекта организовали выставку, которая продолжалась около месяца. Победителем стал Георгий Франгулян . Памятник жертвам репрессии называться мог бы иначе. " Стена скорби" - название монумента, созданного Франгуляном . Второе место в конкурсе занял Сергей Муратов с проектом " Призма" . Третье - Елена Бочарова (" Разорванные судьбы" ).
Мемориал будет установлен на пересечении Садово-Спасской улицы и проспекта Сахарова. " Стена скорби" , по мнению участников жюри, наиболее отвечает духу мрачной сталинской эпохи , кроме того, имеет весьма емкое , говорящее название. Возведение памятника осуществляется не только на средства государства, и за счёт народных пожертвований.
Описание памятника "Стена скорби" в Москве
Довольно внушительных размеров. До открытия он будет храниться в сквере рядом с проспектом Сахарова. Высота памятника составляет 6 метров. Длина 35 метров. В создании " Стены скорби" использовано 80 тонн бронзы. Монумент представляет собой двухсторонний барельеф, на котором изображены человеческие фигуры. Изображения есть и плоские, и объёмные.
На фото " Стены Скорби" , представленном выше, можно видеть человеческие фигуры. Их здесь около шестисот. На тяжеловесной стене, композиция которой основана на игре с объемами , имеются довольно большие просветы, выполненные в форме человеческого силуэта. Через них можно пройти. Это своеобразный художественный замысел люди имеют возможность почувствовать себя на месте жертв всесильной и беспощадной системы.
Стена скорби в Москве - это не просто памятник. Это предостережение, которое позволит потомкам осознать печальные последствия авторитаризма, хрупкость человеческой жизни. Возможно, подобная скульптурная композиция оградит представителей будущего поколения от повторения ошибок прошлого. На " Стене скорби" выбито лишь одно-единственное слово. Но это слово здесь присутствует на 22 языках. По краям стены многократно выгравировано "П омни" .
" Стена скорби" находится в сквере, который обрамлен гранитными камнями. Перед рельефом расположено несколько прожекторов, установленных на гранитных столбах. Дорога к памятнику вымощена камнями. Это необычный строительный материал. Дорога к " Стене скорби" вымощена камнями, привезёнными из лагерей, мест массовых расстрелов, а также населенных пунктов, жители которых подверглись принудительной депортации: Иркутска, Ухты, Воркуты, Хабаровского края, Башкирии и других регионов России.
Рядом с монументом находится здание Согаза . По мнению скульптора, эта постройка символизирует власть и неповоротливость. В некотором роде она является частью монумента. Она создает подходящий, мрачноватый фон для стены, символизирующей десятки тысяч человеческих жертв.
Историческая справка
О том, сколько человек погибло в годы репрессий, даже сегодня точных сведений нет. Массовые аресты начались в конце 20-х годов и закончились лишь после смерти Сталина. Самым страшным был период 1937- 1938 годов. Тогда к расстрелу приговорили около 30 тысяч человек.
К жертвам репрессий относятся не только те, что были осуждены по политической статье и приговорены к смертной казни. В лагеря отправляли жен , мужей, родственников арестованных. Дети до 15 лет подлежали размещению в городах вдали от Москвы, Ленинграда, Минска, Киева, Тифлиса.
В День памяти жертв политических репрессий, в Москве на пересечении проспекта Академика Сахарова и Садового кольца была установлена "Стена скорби" - первый общенациональный памятник жертвам политических репрессий. Десятилетия стыдливого замалчивания "лагерной темы" и страх говорить "об этом" даже в семье - позади. "Стена скорби" железобетонно меняет баланс сил.
В двух разных концах России - на Колыме и Соловках - в море упираются скалы с выбитыми ломами на них одинаковыми словами: "За нами придут корабли! 1953". И вот в 2017 году за ними пришел последний корабль.
Давайте считать, что "Стена скорби" - это последний корабль, который пришел за теми, кто не смог вернуться в 1953-м, кто погиб", - говорит председатель Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека Михаил Федотов. - Теперь за ними пришел корабль нашей памяти.
"Стена скорби" состоит из символических коридоров-арок, пройдя сквозь которые каждый для себя делит историю на "до" - когда каждый мог стать жертвой "большого террора", и "после" - когда открытая в Москве "Стена скорби" дает внутри человека прорасти пониманию, что травму репрессий необходимо помнить и нести как часть своих корней.
Не делиться на жертв и палачей, не мстить и даже "не все простить и забыть", а сделать историю, какая она есть, частью генетической памяти нации.
Школьники из Ростовской области своим трудом заработали на памятник 75 тысяч рублей
Тяжело, медленно и с болью, но происходит вот что: по данным Фонда Памяти, монумент государству обошелся в 300 миллионов рублей, а сумма добровольных пожертвований от народа достигла 45 282 138,76 рубля. И хотя возведением "Стены" общество признает политику террора и репрессий преступлением, народ своим участием в сборе средств на памятник не просто осмысляет трагедию. Люди в Фонд Памяти несут не только сбережения.
Те, у кого их нет, например, куски бронзы, как пенсионер из Саратовской области Иван Сергеев. Или самый маленький взнос на "Стену" - 50 рублей - внесла пенсионерка из Йошкар-Олы, пожелавшая остаться неизвестной. Она подписалась на реквизитах: "Дочь репрессированного. Простите, сколько могу".
Но самым значимым частным взносом на "Стену скорби" стали деньги, заработанные детьми станицы Кировская Кагальницкого района Ростовской области - 75 тысяч рублей.
Ростовская история меня потрясла, - говорит директор музея истории ГУЛАГа Роман Романов. - Она для меня пример того, что молодые люди вовсе не хотят "любой ценой" или "побыстрее забыть террор". Они хотят знать свою историю и складывают ее своим посильным трудом. Еще для меня 75 тысяч рублей, заработанные детьми, - это ответ тем, кто хочет на базе лагерей ГУЛАГа создавать туристический кластер с "ароматом" зоны и лагерей. С бараками, где можно жить в "эконом"-варианте, с нарами, где можно спать; с жестяной посудой и "лагерной" едой. Дети из Ростова своим поступком молча убеждают: "аромат зоны ГУЛАГа" или модные ныне квесты на эту тему - дорога в историческое забвение. А то, что сделали ростовские школьники и сотни тысяч жертвователей на "Стену скорби", это и есть тропинка к настоящей живой истории.
Романов признается, что этим людям он доверяет. Они обязательно смогут найти в сейфах памяти и расставить по местам страшные цифры: по данным Фонда Памяти, 20 миллионов человек прошли через систему ГУЛАГа, свыше миллиона расстреляны (цифра не окончательная. - "РГ"), более 6 миллионов стали жертвами депортаций и ссылок.
Прямая речь
Честная история формирует единую нацию
Наталия Солженицына, президент фонда Александра Солженицына:
Судьбы тех, кто прошел ГУЛАГ, не должны оставаться семейными историями. Они должны и теперь станут частью всенародной истории. Мы не можем себе позволить не знать своей недавней истории - это все равно что идти вперед с завязанными глазами, а следовательно, неизбежно спотыкаться. Что с нами и происходит, поскольку в эпоху Большого террора были заложены основы расколотого общества. Расколотым оно останется до тех пор, пока мы не начнем восстанавливать честную историю. Честная история формирует единую нацию. А без единства и духовного целения простое экономическое возрождение невозможно.
Общенациональный памятник жертвам репрессий - шаг к примирению. Потому что примирение невозможно на основе забвения.
"Забвение - это смерть души", - говорили мудрецы. В "Стене скорби" заложена идея памяти. А испытывать или не испытывать вину - зависит от развитости сознания, совести, понимания. И это уже чувство личное, а не коллективное.
Страна у нас все-таки сегодня совсем другая! При всех недостатках нашего бытия возврат на семьдесят лет назад уже невозможен. И, наверное, не следует потомкам хранить волчьи шрамы разъединения, которые оставило то время. Нам нужна честно рассказанная хроника побед и поражений.
Такой историю России XX века можно будет уважать.
Точка зрения
От истории лакированной - к истории подлинной
Владимир Лукин, член Совета Федерации:
Я убежден, что самое главное сегодня соединить разбитую историческую мозаику в нечто целое. Для этого нам надо преодолеть как сталинскую интерпретацию истории, так и апологетику антисоветизма. "Стена скорби" на этом пути снижает тонус ожесточенности дискуссий и приближает нас к пониманию величия события. Чжоу Эньлай, выдающийся китайский деятель, когда его спросили, считает ли он Французскую революцию 1789 года великой, ответил: "Рано судить. Пусть еще сто лет пройдет". Так и мы лишь в начале продирания общества сквозь отлакированную историю к настоящей.
Сколько бы мы ни занимались увековечиванием жертв политических репрессий, все неизбежно у 1789 года упирается в вопрос: "Сколько погибло людей?" Я всегда отвечаю: "Этого мы никогда не узнаем". Дело не только в засекреченности части архивов. И не в том, что когда комиссия Шверника - Шатуновской доложила ХХ съезду КПСС о том, что только с 1934 по 1941 годы было репрессировано 19 миллионов 800 тысяч человек, а из них 7 миллионов 100 тысяч расстреляны, съезд ужаснулся и закрыл эти цифры. И даже не в том, что историки после того, как у Петропавловской крепости Санкт-Петербурга были обнаружены расстрельные ямы, где лежат безымянные жертвы 25 февраля 1917 года, предлагают считать эту дату началом массовых репрессий ХХ века в России. А дело в том Великом и Трагическом целом, которое мы должны собрать из разбитой исторической мозаики.
Акция "РГ"
Интернет-проект "РГ" "Знать, не забыть, осудить. И - простить" собрал аудиторию примирения
Акция по созданию "Стены скорби", - заявил в интервью "РГ" Владимир Каптрян, - это только первый шаг к восстановлению исторической справедливости и поруганной связи времен. И еще восстановления страшного понимания: каждый в то время мог оказаться и героем, и "врагом народа", и палачом. На войне как на войне. На фронте тоже не все были героями. Поэтому мне кажется честным по отношению к жертвам ГУЛАГа и по отношению к самим себе сначала в день установки "Стены скорби" в Москве, а потом в этот день каждый год выходить на улицу на митинг памяти. Как "Бессмертный полк". Пусть это будет "Полк памяти". Я бы в него вступил. ()
Одна из самых позитивных и пассионарных историй - история "антисоветчика" Юрия Найденова-Иванова. Он рассказал, как у троих товарищей - 19-летнего студента Юрия Найденова-Иванова, 20-летних Евгения Петрова и Валентина Булгакова в 1951 году нашли журнал "Америка". Еще Найденов переписывался с друзьями из Одессы. Всех троих обвинили в антисоветской пропаганде и в том, что "хотели переплыть Черное море на лодке". Всем дали десять лет лагерей. Петров попал в шахты Севера, Булгаков - в Сиблаг, Найденов - в шахты казахстанской Караганды. Он рассказал о тайнах выживания в лагерях. И о том, как ему случайно достался "номер жизни", который его спас. ()
Еще одна история - , о том, как жертвы репрессий выигрывали суды даже у НКВД и вселялись в свои квартиры, возвращаясь из лагерей (" "), составили золотой фонд видеоинтервью историй "Мой ГУЛАГ".
Теперь они - Полк исторической памяти. Именно эти истории дали старт большому авторскому документальному проекту и серии художественных фильмов и спектаклей, которые будут сниматься в течение следующих пяти-семи лет. Все это будет делаться под творческим руководством кинорежиссера Павла Лунгина и художественного руководителя Театра Наций Евгения Миронова.
Прямая речь
В каждом из нас есть осколок "Стены"
Арки, прорезающие монумент во всю длину, сделаны так, что каждому приходится пригибаться, чтобы пройти. Пригнувшись, человек глазами упирается в скрижаль: "Помни!" Как неслышная молитва, слово написано на двадцати двух языках - на пятнадцати языках народов бывшего СССР, на пяти языках ООН и на немецком - одном из языков Евросоюза.
"Помни!" приходится нести в себе тридцать пять метров - всю длину монумента. Сквозь нее каждый сможет пройти насквозь и ощутит себя на месте жертвы. Так "Стена" воспроизводит ощущение дамоклова меча. Только так, с пониманием того, что в каждом из нас есть осколок "Стены", можно идти дальше. Но непонятно, когда мы можем выпрямить спину. Непонятно, сколько времени потребуется, чтобы тот осколок вышел. Чтобы он вышел, надо лично осознать явление ГУЛАГа и сделать его частью генетической памяти нации.
Я бы хотел, чтобы каждый кусок "Стены скорби" передавал состояние трагедии. Да, ее фигуры безлики. Такими их сделала "коса смерти". Слишком многочисленными и часто безымянными были и остаются жертвы террора 30-50-х годов. Их искореженные судьбы и вычеркнутые из жизни лица и есть символ трагедии.
Вслед за режиссером Глебом Панфиловым, экранизирующим повесть Александра Солженицына "Один день Ивана Денисовича", поиском материала об эпохе лагерей занялся режиссер Павел Лунгин. Сегодня он рассказывает РГ, почему каждому из нас придется пройти сквозь чистилище памяти.
Павел Семенович, решили, о чем будет фильм?
Павел Лунгин: Когда я думаю, как делать кино, ищу гуманистические опоры. Я из того поколения, которое еще верит в людей и не готово уйти в тотальную постмодернистскую трагедию. Да, можно снять кино и о Норильском 1953 года восстании Горлага, и о Кенгирском 1954 года восстании политзэков. Только в Норильске, по данным архивов, бастовали до 16 000 человек. Но это излет системы лагерей, а их суть кристаллизовалась внутри человека раньше. Он не мог ей не сопротивляться изнутри. Как? Вот об этом я и хочу снять фильм. Но я еще не нашел истории противостояния. Чем больше читаю, тем чаще появляются мысли: "Кто я такой? Откуда во мне столько дерзости, чтобы касаться темы, переполненной кровью и муками?" Иногда просто застываю в ужасе. Охота навсегда забыть ГУЛАГ и не знать о нем. Это инстинктивный страх перед масштабом трагедии. Я тоже боюсь - хватит сил показать глубину явления? Облагораживать ГУЛАГ - преступление, но и лишать людей надежды - преступление.
А в моем фильме обязательно будет веселый ГУЛАГ. И женский взгляд на лагерь
У вас нет сценария, но ведь есть Солженицын, есть Шаламов, есть "Обитель" Захара Прилепина...
Павел Лунгин: ...Захар Прилепин написал очень сильный роман про Соловки. Его талант писателя вне идеологии, что дает роману такие характеры, что ого-го... Я бы с удовольствием его экранизировал. Но, по-моему, авторских прав уже нет. Хотя и у Прилепина, как и у Солженицына и Шаламова, ГУЛАГ безнадежен. А в моем фильме обязательно будет веселый ГУЛАГ. И женский взгляд на лагерь. Я картину еще не населил историями, но хорошо помню свои разговоры с Андреем Синявским. Во Франции он все время рассказывал о лагере. Однажды у него в гостях я не выдержал: "Вы о лагере вспоминаете так, будто это было что-то лучшее". Синявский даже не думал со мной спорить. У него дружбы лагерные остались, к нему в Париж приезжали люди, с которыми он вместе сидел. Они искренне верили, что в их случае "произошла ошибка". "Да, - ответил, - в каком-то смысле это была идеальная жизнь. Денег нет, женщин нет, карьеры нет, ничего нет. Ты как бы очищен от всего и можешь общаться с людьми, как с очищенными сущностями". Это потрясение на грани духовного голода и духовной чистоты. Я ищу его для фильма. Это как некоторые люди вспоминают о войне, как о каком-то очищающем переживании. Тебя как будто в серную кислоту окунули, а ты - живой.
Академик Лихачев тоже одно время признавал, что большевики в созданной ими системе ценностей были правы, когда его, не принявшего советскую власть, сослали в ГУЛАГ для перевоспитания. Не провоцирует ли такая позиция реванш палачей? Вот уже и документальный фильм снят о Родионе Васькове - создателе и крестном отце Соловков и Магаданских золотых рудников. В фильме его сын Грициан со слезами на глазах спрашивает о том, за что его отца в конце жизни по доносу упекли в ГУЛАГ на пять лет? Ведь "он вокруг себя создавал не террор, а производство, давал людям работу, еду, смысл... Он смог не стать надзирателем". Что бы вы ему ответили?
Павел Лунгин: ХХ век богат на такие феномены. Век дал мощные попытки создания нового человека. СССР, потом Германия, свой опыт был у Китая, последняя судорога была в Камбодже. В США после 1929 года тоже создавались трудовые лагеря, но там не ковали нового человека. А его переделывание - это спор с богом о человеке. Достоевский гениально передал это противостояние в "Великом инквизиторе". У него Христос ведь не просто заточен в темницу. Инквизитор искушает Христа тем, что свобода - самое большое испытание и наказание для человека, что ничего так не хочет человек, как, чтобы у него отняли свободу. Тогда ему не надо делать выбор. И свобода не нужна. Как раз ее и отнимал лагерь.
Но всегда попытки переделывания человека заканчивались крахом. Ведь сначала из него надо сделать фарш. В этом смысле, конечно, лагеря - школа воспитания. Кого? Сын гулаговского творца хорошо отвечает. Он искренне считает, что среди палачей его отец был самым лучшим и добрым, отрубал головы с одного удара, а не с двух. Это один из плодов "воспитания", когда происходит потеря критериев добра и зла. Вместо "нового человека" мы получили такой уровень его разложения, когда должны признать: идея тотального перевоспитания пагубна. Человек - "Божья тварь", существо, которое не поддается лепке стороннего скульптора и любой иной пластике. Вмешательство в естество человека - самая большая опасность, которая нас ожидает. А непроговоренность и неосознанность опыта ГУЛАГа порождает непонятый феномен опричников, которые потом рядятся в жертв.
Не была политика репрессий часто лишь предлогом для набора в трудовую армию?
Стена скорби - согласие с тем, что репрессии зло. Это начало духовного очищения
Монумент "Стена скорби", который встал в Москве 30 октября 2017 года, - это шаг народа в сторону святого?
Павел Лунгин: Скорбь для меня - это консенсус. Стена - согласие общества с тем, что было совершено зло, и понимание того, что мы сами себе его причинили. Это только начало духовного очищения. И то, что памятник жертвуют простые люди, - знак нашего выздоровления. Хоть по 15 копеек, но на Стену должна скинуться вся страна. Желание пройти сквозь Стену - это и есть ростки осознания, покаяния и искупления. Мы уже не делаем вид, что проблемы нет.
Но ведь делаем вид, часто искреннее считая, что покаяние и искупление нужно кому-то другому, но не мне. В этом смысле показательна история москвички Веры Андреевой. В цикле фильмов "Мой ГУЛАГ" музея истории ГУЛАГа она рассказала, что в 1937 году ее любимый дядя Ваня написал донос на своего отца и ее деда Дмитрия Жучкова за то, что "дворянин не признает революцию". Но отец даже у НКВД выиграл суд. Сын, изгнанный из семьи, в 1942 году погиб, защищая Севастополь от фашистов. "Он достоин смерти", - сказал о нем отец. "Дед уже лежал в земле, - вспоминает Вера Сергеевна, - а родные мне, члену КПСС, повторяли его слова: "Как ты могла перейти на их сторону?" А я не знаю. Вспоминаю деда и понимаю: я не простила ту власть, как дед не простил сына. Я не умею и не знаю, как такое прощать". Как такое прощать?
Павел Лунгин: Если бы я мог это объяснить словами, мне не надо было делать фильм "Остров". Я только знаю, что работа покаяния - подвижническая. Она дается не всем. Но я верю, что чувства стыда и раскаяния делают из человека личность. Человек начинается с ощущения стыда, с боли за беды окружающих, с сострадания. Но я в одинаковом с обществом состоянии. Я смотрю вокруг и не вижу, что общество или я движимы осознанием прожитой истории, боли, беды. Мне иногда кажется, если бы "Остров" вышел сейчас, его бы не услышали. Такое чувство, будто мы перешагнули через что-то. У мозга есть такая особенность: если человек от двух до пяти лет не заговорил, то он будет, как Маугли. Его найдут, отмоют, и он даже заговорит, но не будет свободы речи. Мозг сформировался вне языка. Так и с травмой ГУЛАГа. Может быть, прошло время, когда рана была живая и легче лечима? Но мы с трагедией ГУЛАГа все-таки встаем на путь осознания. Нам нужны время, терпение и свобода. Придут новые поколения вместо тех, кого убили и кто уехал. Мне кажется, эта эволюция идет, но пока мы - этакие кентавры... Свободная часть наша видит жизнь вокруг, много читает, думает... Но и другая его часть медленно, тяжело, но меняется. В том числе благодаря таким проектам, как "Стена скорби", но меняется...
«Миллионы людей объявлялись врагами народа, были расстреляны или покалечены, прошли через муки тюрем или лагерей и ссылок», — сказал на церемонии Владимир Путин, — «страшное прошлое нельзя вычеркнуть из национальной памяти» — и в то же время его нельзя оправдать «никакими высшими так называемыми благами народа».
Вместе с патриархом Кириллом и мэр Москвы Сергеем Собяниным президент возложил к «Стене скорби» цветы.
В течение всего вечера понедельника на площади возле мемориала будет звучать инструментальная музыка в живом исполнении, передает информационный портал правительства Москвы, а также будут демонстрироваться тематические сюжеты. После церемонии открытия «Стена скорби» была открыта для всех желающих.
«Стену скорби» не стали закрывать заграждениями и до открытия. Сделать это было бы сложно: он представляет из себя скульптурную группу впечатляющих размеров: двусторонний горельеф длиной 30 и высотой 6 метров, расположенный полукругом.
Фоторепортаж: "Стену скорби" возвели в центре Москвы
Is_photorep_included10960868: 1
На него ушло более 80 тонн бронзы.
Основу композиции составляют взмывающие вверх безликие фигуры — как пояснил скульптор Георгий Франгулян «Газете.Ru», они должны символизировать хрупкость человеческой жизни перед лицом тоталитарной системы. По словам художника, форма монумента должна донести до людей ощущение «рыка террора» и «скрежетание зла». В монументе, фактически состоящих из слепленных вместе фигур, сделаны просветы, выполненные в форме человеческих силуэтов, через которые могут проходить зрители — это позволит им ощутить, что жертвой может стать каждый, поясняет Франгулян. По краям монумента будут расположены каменные столбы-«скрижали» со словом «помни» на разных языках.
Площадь перед «Стеной скорби» выложена камнями, доставленными из мест отбывания заключения жертв политических репрессий.
«Образ монумента возник у меня за пять минут, — рассказывал Франгулян «Газете.Ru», - «все на «Стене скорби» совершенно не случайно: это сложно выстроенный композиционный ряд. Каждый штрих сделан моими руками. На сегодняшний день это самая главная моя работа».
Общая стоимость проекта составила 460 млн рублей. Сбором средств на его занимался Фонд «Увековечения памяти жертв политических репрессий». При этом правительство Москвы выделило 300 млн рублей. Значительную часть составили частные пожертвования. Проект Франгуляна выиграл в конкурсе, на который было представлено в общем счете 340 концепций. В состав жюри вошли председатель правления общества «Мемориал» Арсений Рогинский, председатель ЦИК Элла Памфилова, координатор Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева и руководитель Совета по правам человека Михаил Федотов. Все они заявлены в качестве участников церемонии.
Дата открытия была выбрана давно и заранее - 30 октября отмечается день политических репрессий; проблеме увековечивания памяти жертв в России было посвящено заседание СПЧ в этот день. Днем раньше акция «Возвращение имен», приуроченная ко дню памяти жертв политических репрессий, прошла у другого памятника, до сих пор служившего мемориалом - Соловецкого камня.
Около двух тысяч человек выстроились в очередь, чтобы коротко назвать в микрофон имена, место проживания и дату расстрела жертв репрессий, в том числе и своих родственников.
«Соловецкий камень» занял свое место на Лубянской площади в конце 80-х, когда когда тема репрессий снова - впервые после «оттепели» стала активно обсуждаться. Большой валун, привезенный с островов, где в бывшем монастыре располагался СЛОН — Соловецкий лагерь особого назначения, де-факто бывший политической тюрьмой. Камень поставили на Лубянской площади как знак того, что однажды в Москве будет сооружен полноценный мемориал. Однако к вопросу его возведения вернулись только спустя 25 лет, когда в августе 2015 года была утверждена концепция государственной политики по увековечиванию памяти жертв политических репрессий.
"...Лет двадцать пять назад, когда в России победил призрак демократии и в стране не стало политзаключенных, "Мемориал" задумал поставить в Москве памятник жертвам политических репрессий . Это была отличная и очень своевременная идея. Но собрать в то нищее время деньги на памятник было трудно. К тому же власть смотрела на этот проект искоса и недовольно. Такой памятник был ей не нужен и даже неприятен: он напоминал новым "демократам" об их недавнем партийном и чекистком прошлом. "Мемориал" долго и упорно бился за создание монумента, но ничего не добился. Тем не менее, идея эта не умерла; в подмороженном состоянии она ждала новой оттепели", - пишет журналист Александр Подрабинек на своей странице в Facebook .
Однако разморозила ее не оттепель, а горячее желание путинской компании немного помародерствовать на сочувствии к жертвам советских репрессий. Сочувствии, которое еще живет в нашем обществе, а пуще того за рубежом.
Это был неплохой пропагандистский ход для поднятия престижа и улучшения окончательно рухнувшего в последние годы имиджа российской власти. Ведь она кровно заинтересована в том, чтобы объявить политические репрессии событиями исключительно сталинской эпохи, в крайнем случае - советской. Громогласно осуждая политические репрессии, власть получает свой пропагандистский навар. "Смотрите, - скажет любой, наслушавшийся риторики власти, - раз они так гневно обличают политические репрессии прошлого, значит сегодня таких репрессий в России быть не может".
И тут, между приунывшими правозащитниками и приопущенной властью случился консенсус: построим этот памятник вместе! "Мемориал" достает из своих архивов пожелтевшие от времени проекты, а "президент" Путин 30 сентября 2015 года подписывает указ "О возведении мемориала жертвам политических репрессий". Скульптор Георгий Франгулян создает проект монумента. Памятник будет стоять в Москве на пересечении проспекта Сахарова и Садового кольца.
Его сметная стоимость - 460 млн рублей. Правительство пожертвовало 300 млн. Добровольные пожертвования составили 45 млн рублей. Где взять остальные 115 млн? Для власти немного распотрошить бизнес - плевое дело, и конечно она не оставила в беде стройку века. Ведь это в первую очередь ей необходимо показать российскому обществу, что политзаключенные достойны памятника, а не свободы.
В стране десятки, если не сотни политзаключенных. Количество их в разных списках разнится. Украинцы сидят в российских тюрьмах и лагерях с огромными сроками по вздорным обвинениям и лишь потому, что мстительная российская власть жаждет отплатить Украине за ее выбор самостоятельного европейского пути. Крымские татары сидят за свою нелояльность Москве. Блогеры - за критические отзывы в интернете о нынешней власти. Или просто за карикатуры. Свидетели Иеговы и неортодоксальные мусульмане - за свою веру. Недавние зэки - за жалобы на пытки и истязания в тюрьмах и лагерях. Бывший секретарь петербургского суда Александр Эйвазов сидит за то, что предал огласке случаи злоупотребления правосудием. Едва ли не каждый день мы узнаем о новых политзаключенных. Каждому из них нужна моральная поддержка, деньги, адвокаты, общественное внимание. И всего этого либо остро не хватает, либо нет вовсе.
Между тем, деловые правозащитники и прогрессивные деятели культуры из последних сил бьются над тем, чтобы собрать недостающие миллионы на строительство бронзового символа в центре Москвы.
"Жаль, что сбор добровольных пожертвований на "Стену скорби" пока не стал общенародным движением, - сожалеет режиссер, член совета Фонда Памяти по увековечению жертв политических репрессий Павел Лунгин, – Это тест всем нам".
Нет, уважаемый Павел Семенович, это тест не всем нам, это тест всем вам. С чего вы вдруг решили, что добросердечные люди понесут свои деньги в предприятие, которое проводится под эгидой государственной власти? Вы думаете, люди не осознают, как их обкрадывает на каждом шагу родное государство? Вы думаете, они не видят масштабы коррупции? Вы в самом деле считаете всех полными лохами? Вы могли бы собрать эти деньги, вычитая из каждой зарплаты небольшой процент, как собирали себе на прокорм советские профсоюзы; или обложив с ведома власти налогом каждого покупателя мультимедийной электроники, как это ухитрился выцарапать для себя Никита Михалков.
В интервью "Российской газете" руководитель "Фонда памяти" и Музея истории ГУЛАГа Роман Романов, скорбя о недостатке финансирования, говорит: "Мы сейчас ведем переговоры с крупными корпорациями, которые строили ГУЛАГ тоже - с "Норникелем", РЖД, рядом заводов Урала". Что ж, раньше строили ГУЛАГ, теперь - памятник ГУЛАГу. Для "Фонда памяти" деньги не пахнут. И правда, "Норникель" стал одним из партнеров этого проекта.
Меня уже давно не удивляют придворные правозащитники и культуртрегеры, целовальщицы путинских рук и лощеные члены президентских советов. Они все живут на путинские деньги: кто на зарплату, кто на президентские гранты. Самые способные - и на то, и на другое вместе. Но как в поддержке этого проекта участвуют люди действительно талантливые и проницательные, умные и неконъюнктурные? Неужели им не видно лицемерия всего происходящего? И ведь наверняка 30 октября на открытие монумента придут люди, не прикупленные властью, не ищущие ее благосклонности, не стоящие в очереди за кремлевскими подачками.
Я хочу обратиться именно к ним.
Вы, наверное, думаете, что 30 октября - День памяти жертв политических репрессий? Вы ошибаетесь. 30 октября - День политзаключенного. Политзэки учредили этот памятный день 30 октября 1974 года в пермских и мордовских политических лагерях. В этот день своими символическими однодневными голодовками на воле мы поддерживали голодовки политзаключенных. Это был день солидарности и протеста.
В 1991 году новая российская власть, назвавшая себя демократической, с мародерским вдохновением решила День политзаключенного национализировать. Верховный Совет РСФСР постановил считать 30 октября Днем памяти жертв политических репрессий. Тонкая подмена не всеми и не сразу была оценена. Власти, надо полагать, тихо радовались своей предусмотрительности. 30 октября стали превращать из дня солидарности в день поминовения.
Вот и вы 30 октября придете на открытие памятника скорбеть об умерших, а не беспокоиться о живых. Вы придете отмечать День памяти, а не День политзаключенного, как он называется на самом деле. Хорошо еще, если кто-нибудь в своем выступлении обмолвится о нынешних политзэках. Но это все-равно останется тихим шепотом на фоне того оглушительного восторга, с которым российское телевидение и другие средства массовой пропаганды растиражируют для города и мира весть о "торжестве исторической справедливости" в России.
Если от памятника сейчас и будет какой-то прок, то лишь в одном: около него будет очень удобно проводить пикеты в защиту политзаключенных. И начнется это, я думаю, не позже следующего за открытием дня. А правильнее было бы - прямо в этот же день.
Не знаю, появится ли на церемонии открытия Владимир Путин, как это планировалось, но мне бы хотелось, чтобы он пришел. Присутствие полковника КГБ - сотрудника организации, повинной в массовых репрессиях, лишний раз продемонстрирует абсурдность происходящего. Наверное, вам будет приятно видеть его в этот день?
И еще было бы замечательно, если бы при открытии памятника вам сыграли государственный гимн России, под звуки которого вам придется стоять хотя бы потому, что некуда будет сесть. Да-да, тот самый поганый сталинский гимн, которым десятки лет каждое утро в камерах и бараках поднимали по всей стране на каторжный труд многомиллионное население ГУЛАГа.
Конечно, памятник жертвам политических репрессий должен быть установлен в Москве. Но его можно будет открыть только тогда, когда в стране не останется ни одного сидящего за решеткой политзаключенного. Потому что даже один политзаключенный на всю страну - это слишком много.
Я высказываю здесь свою личную точку зрения. Но так думаю не я один. Утром, 30 октября, в неподцензурных средствах массовой информации России будет опубликовано . И там, в отличие от меня, будут имена людей с огромным авторитетом и серьезными сроками отсидки.
А если уж вас ничто не убедило, то пойдите на открытие памятника, пролейте вместе с Путиным слезу по погибшим десятилетия назад и помолчите о его сегодняшних жертвах. Поддержите пропагандистский миф о том, что политзаключенные живут только в нашей памяти, а не в нынешних тюрьмах и лагерях".
