Почему ушел из жизни маршал Ахромеев? Ахромеев сергей федорович.
Время идет, и уже есть немало людей, которые не знают», кто такой был Сергей Федорович Ахромеев. Обращаюсь к светлой памяти этого человека. Прежде всего потому, что, глубоко восхищаясь им, считаю необходимым напомнить некоторые нравственные уроки его жизни, особенно актуальные сегодня. А еще не дает покоя во многом загадочная его смерть...
Вспоминая жертвы августа 1991-го, в средствах массовой информации называют обычно троих погибших при весьма неясной обстановке на Садовом кольце и ставших, кажется, последними Героями Советского Союза. Гораздо реже пишут и говорят, что были еще трое. Покончившие с собой.
Их не относят ни к жертвам, ни тем более к героям. Какие там герои, если сами руки наложили на себя! И потом - кто были-то они? Управляющий делами ЦК КПСС», то есть махровый «партократ». Министр внутренних дел СССР - член «пресловутого» ГКЧП. Советник Горбачева по военным вопросам, тоже ГКЧП поддержавший...
Надо заметить, что уже тогда, когда это произошло (а самоубийства последовали одно за другим сразу после поражения «путча»), многие считали: никакие это не самоубийства, а организованные убийства. С целью устранить особо неугодных и для кого-то особо опасных свидетелей.
Ныне такая убежденность в значительной части общественного сознания не уменьшилась. И можно не сомневаться: сколько бы времени ни прошло и какие бы дополнительные аргументы, подтверждающие реальность самоубийств, ни публиковались, мнение о том, что это были убийства, хотя бы тенью, но останется. Таковы уж туманные и в чем-то мистически загадочные, необъяснимые обстоятельства всей той августовской истории - разное можно зачастую предположить, а вот доказать многое, доказать стопроцентно и твердо оказывается невозможным. По крайней мере - пока.
Не с намерением поставить окончательную точку в исследовании разных версий смерти маршала Ахромеева взялся я в 1996 году за его дело пятилетней давности. Было бы это, пожалуй, слишком самонадеянно. Однако я знал и в ходе этой работы еще более убедился: дело «по факту смерти», прекращенное пять лет назад, вызывает ряд очень серьезных вопросов! Стало быть, их надо поставить публично.
Образ этого человека по многим своим достоинствам настолько ярок и уникален, а его трагедия настолько характерна для пережитого нами времени так называемой перестройки, что, я думаю, понять эту трагедию - значит лучше понять время.
Он стал в моем представлении одной из самых горьких жертв смутного времени, отмеченного знаком коварнейшего предательства. И одним из самых благородных героев на все времена.
Из материалов следствия:
«...24 августа 1991 года в 21 час 50 мин. в служебном кабинете № 19 «а» в корпусе 1 Московского Кремля дежурным офицером охраны Коротеевым был обнаружен труп Маршала Советского Союза Ахромеева Сергея Федоровича (1923 года рождения), работавшего советником Президента СССР.
Труп находился в сидячем положении под подоконником окна кабинета. Спиной труп опирался на деревянную решетку, закрывающую батарею парового отопления. На трупе была надета форменная одежда Маршала Советского Союза. Повреждений на одежде не было. На шее трупа находилась скользящая, изготовленная из синтетического шпагата, сложенного вдвое, петля, охватывающая шею по всей окружности. Верхний конец шпагата был закреплен на ручке оконной рамы клеящей лентой типа «скотч». Каких-либо телесных повреждений на трупе, помимо связанных с повешением, не обнаружено... »
Дальше в цитируемом документе будет еще не одно обращение к этой теме: добровольная смерть или насильственная? То есть самоубийство или убийство? Обращения понятные. С такого вопроса всегда начинается следствие в подобных ситуациях и на него пытается в первую очередь дать ответ.
Заключение судебно-медицинской экспертизы в данном случае вроде однозначное: не обнаружено признаков, которые могли бы свидетельствовать об убийстве. Опрошены свидетели - никто из них имя убийцы не назвал.
Этого, оказывается, вполне достаточно, чтобы с абсолютной категоричностью записать: «Лиц, виновных в наступлении смерти Ахромеева или каким-либо образом причастных к ней, не имеется».
И вот уже зам Генерального прокурора РСФСР Е. Лисов, тот самый Евгений Кузьмич Лисов, который вместе со своим шефом - прокурором Степанковым играл главную роль в подготовке «процесса над ГКЧП», спешит дело о смерти Ахромеева прекратить. «За отсутствием события преступления»...
Мы еще вернемся к этой теме - было событие преступления или нет, имелись причастные к смерти или таковых действительно не существовало. Пока же хочу обратить внимание читателей на одну дату: постановление о прекращении дела подписано четыре месяца спустя после начала его - 19 декабря.
При других условиях, понимаю, не было бы в том ничего особенного. Но тут... Честное слово, не могу отделаться от впечатления, что к концу года торопились обязательно «закруглиться».
Цель, что ли, такая была поставлена? Задание дано? Прекратить, закрыть и поскорее забыть. А ведь в деле оставалось столько темного, противоречивого, столько фактов, буквально кричащих о том, чтобы их как-то объяснили!
Но... о «невыгодных» фактах в итоговом постановлении просто не упомянуто. Они просто опущены, дабы любому (и сразу!) не стало очевидно, что концы с концами здесь во многом не сходятся.
Явно не сходятся они и по второму пункту этого постановления - о прекращении «уголовного дела в отношении Ахромеева С.Ф. в части его участия в деятельности ГКЧП». Очень слышен тут вздох облегчения: нет человека - нет проблемы.
Удивительно ли, что многих, в том числе наиболее близких Сергею Федоровичу людей, версия следствия не убедила? Восстановим хронику некоторых событий, непосредственно предшествовавших роковому дню - 24 августа 1991 года.
6 августа, по согласованию с президентом Горбачевым, его советник Ахромеев отбыл в очередной отпуск в Сочи. Там, в военном санатории, он и услышал утром 19-го о событиях в Москве. И сразу принял решение: лететь.
Вечером он уже был на своем рабочем месте в Кремле. Встретился с Янаевым. Сказал, что согласен с программой, изложенной Комитетом по чрезвычайному положению в его обращении к народу. Предложил начать работу в качестве советника и.о. Президента СССР.
Конкретное дело, порученное ему, состояло в сборе информации с мест о создавшейся обстановке. Организованной им вместе с Баклановым группой было подготовлено два доклада. Кроме того, по просьбе Янаева работал над проектом его выступления на Президиуме и на сессии Верховного Совета СССР. Задача - обосновать необходимость мер, принятых ГКЧП. Участвовал и в заседаниях комитета - точнее, той их части, которая велась в присутствии приглашенных.
Излагаю всё это по тексту его письма в адрес Горбачева («Президенту СССР товарищу М.С. Горбачеву»), где маршал как бы докладывал потом о степени своего участия в действиях ГКЧП. Другие свидетельства, содержащиеся в деле, эти факты подтверждают.
Письмо датировано 22 августа. Провал ГКЧП уже очевиден, и Ахромеев пишет, что готов нести ответственность. Однако раскаяния в письме нет. И про самоубийство - ни слова.
Значит, если письмо подлинное и если самоубийство все-таки произошло, решение о нем стало окончательным не 22-го, а позже?
Согласно материалам следствия, на рабочем столе в кабинете Ахромеева после его смерти обнаружены шесть записок. Так вот, по датам первые две относятся к 23 августа. Одна, прощальная, - семье. Вторая - на имя маршала Соколова и генерала армии Лобова с просьбой помочь в похоронах и не оставить членов семьи в одиночестве в тяжкие для них дни.
Как же прошел для него этот предпоследний день жизни, когда (если опять-таки не подвергать сомнению, что он убил себя сам) с жизнью и самыми дорогими ему людьми мысленно он уже прощался?
Было трудное заседание комитета Верховного Совета СССР по делам обороны и безопасности. И вел себя на нем Сергей Федорович, как запомнилось очевидцам, необычно. Если раньше он всегда выступал и вообще был очень активен, то на этот раз всё заседание просидел в одной позе, даже не повернув головы и не проронив ни единого слова.
Есть и другие, аналогичные, показания видевших его на работе. Темное лицо, состояние заметно подавленное. Что-то писал в кабинете, стараясь, чтобы входившие не видели, что он пишет. Можно предположить: те самые записки. Предсмертные...
Словом, налицо, кажется, признаки назревавшего и готовившегося им самим конца.
Но - немало серьезных оснований и для сомнения!
Прежде всего (это почти у всех и с самого начала) возникает вопрос: почему маршал выбрал такой необычный для военного способ самоубийства? Повеситься, да еще вот так - в сидячем положении, на куске шпагата, привязанного к ручке оконной рамы... Не по-военному это. Говорят, в криминальном мире, в тюрьмах, к такому методу самоуничтожения прибегают нередко, но откуда знать про него Ахромееву?
Следствие акцентирует внимание на том, что свой пистолет маршал сдал, уходя с поста начальника Генерального штаба; сдавал и оружие, которое позже дарилось ему высокими иностранными гостями.
Верно, сдавал. Однако были же у него снотворные и транквилизаторы, которые, как справедливо заметила в показаниях следствию его дочь, позволяли уйти из жизни гораздо менее мучительно. Почему не прибег к ним?
Почему, готовясь к смерти, местом ее определил не квартиру, которая в это время пустовала, поскольку семья находилась на даче, а (очень странно!) кремлевский кабинет? И кому адресована странная записка, судя по всему, самая последняя: «Я плохой мастер готовить орудие самоубийства. Первая попытка (в 9.40) не удалась - порвался тросик. Очнулся в 10.00. Собираюсь с силами всё повторить вновь»? Перед кем это он отчитывался?
Обе дочери Сергея Федоровича, с которыми он провел на даче последний вечер и утро последнего дня, не заметили в нем ни малейших признаков предстоящей беды. Как обычно: ранним утром очень долго, полтора часа, делал зарядку на улице. Во время завтрака обсуждал с ними, как лучше встретить жену и внучку, которых ждали в тот день из Сочи: «Когда мама уточнит номер рейса, обязательно позвоните мне на работу». Уезжая, обещал младшей внучке после обеда повести ее на качели, то есть к обеду этого субботнего дня собирался быть дома.
Не укладывается в голове у дочерей и дальнейшее. Ведь после ожидавшегося звонка матери из Сочи Татьяна Сергеевна сразу позвонила отцу и сообщила, что едут в аэропорт встречать. Было это в 9.35 - выходит, как раз в то время, когда он готовился надеть на себя петлю. Но всё же хорошо поговорили, и голос у него был бодрый, даже веселый!
Впрочем, если этот факт, как и что-то из предыдущего, можно мотивировать исключительной силой воли и самообладанием маршала, то затем, при изучении двух толстых красных томов, предоставленных мне в военной коллегии Верховного суда России, я наталкивался на факты, которые объяснить уже никак не мог.
Хотя бы относительно того же утра 24 августа. В показаниях Платонова Николая Васильевича, водителя автобазы Генерального штаба, который работал с маршалом, а тогда привез его в Москву с дачи, я прочитал:
«Приехали в Кремль. Ахромеев сказал: «Езжайте на базу, я вас вызову». И не вызвал. В 10 час. 50 мин. я позвонил ему в Кремль и отпросился на обед. Он меня отпустил и сказал мне, чтобы я в 13.00 был на базе. Более я с ним не разговаривал и его не видел».
Невольно подчеркнул я в этой выписке время: 10 час. 50 мин. Но ведь в 10 час. 00 мин. Ахромеев, согласно его записке, очнулся после неудачного покушения на свою жизнь и собирался «всё повторить вновь»! Скажите, до того ли тут, чтобы поднимать трубку в ответ на телефонный звонок и разговаривать с шофером? Да и зачем?
Время смерти маршала судебно-медицинская экспертиза определила весьма расплывчато и приблизительно: «Смерть наступила не более чем за сутки до начала вскрытия трупа». Оговорены «значительные трудности при определении давности наступления смерти в том случае, если исследование трупа проводится более чем через 10-12 часов после наступления смерти и если перед этим не были проведены на месте специальные судебно-медицинские исследования». Но почему же они не были проведены?
А между тем вот еще одно показание - Вадима Валентиновича Загладина, тоже советника Президента СССР. Его кабинет под номером 19 «в» находился в общем коридоре с кабинетом Ахромеева 19 «а». Про день 24 августа Загладин свидетельствует следующее:
«Был на работе с 10 до 15 часов. Может, чуть дольше. Ахромеева не видел. Его кабинет был открыт, я это определил по тому, что в кабинет входили и выходили, но кто - я не знаю, я считал, что это входит и выходит Ахромеев, так как секретари в субботу не работали... Когда я уходил, то в двери Ахромеева ключ не торчал. Я выключил свет в коридоре между нашими кабинетами (там маленький коридор) и ушел. В кабинете Ахромеева было тихо. Я ушел из кабинета в 15-15.20 примерно. Я точно помню, что ключа в двери Ахромеева не было, иначе бы я не выключил свет в коридоре».
Ключ... Про этот ключ следователь переспрашивает: «Уточните, пожалуйста!» И Загладин, повторив то же самое, поясняет: «Обычно, когда С.Ф. Ахромеев был в кабинете, ключ торчал в двери с наружной стороны».
Итак, в 15 или 15.20 ключа в двери не было, а в 21.50, когда дежурный офицер проходил мимо кабинета, его внимание привлек именно ключ! Когда же он появился в двери? И кто входил и выходил из кабинета после 10 часов утра? Сам Ахромеев? Но, повторю, он же в 10.00 как бы очнулся и снова предпринимал попытку самоубийства...
Гречаная Алла Владимировна, референт Ахромеева, свидетельствует: «От кого-то из охраны, его зовут Саша, я слышала, что он видел Сергея Федоровича около 2 часов дня в субботу». Обратите внимание: около двух!
Только этих трех загадочных фактов - со звонком шофера, с ключом и охранником Сашей, по-моему, вполне достаточно, чтобы следствие было продолжено и попыталось ответить на возникающие в связи с ними вопросы. Нет, даже следов такой попытки я в деле не обнаружил! А Сашу, судя по всему, даже и не допросили. Дело, как уже выше сказано, поспешили закрыть...
Скажу еще об одном обстоятельстве, которое привлекло мое внимание, причем каким-то зловещим отблеском. В показаниях упоминавшегося офицера охраны Кремля Коротеева Владимира Николаевича, который, осматривая вечером кабинеты, обнаружил С.Ф. Ахромеева «без признаков жизни», далее читаю: «Об обнаружении я доложил коменданту Резиденции Президента Барсукову М.И.».
Барсуков? Михаил Иванович?!
Да, тот самый. Один из двух человек, наиболее приближенных к Ельцину в течение нескольких последних лет, упоминавшийся все эти годы в неразрывной и многозначительной связке «Коржаков - Барсуков». Выходец из КГБ, возглавивший в конце концов новую, ельцинскую, спецслужбу...
Случайно ли именно он появился на месте смерти Ахромеева той таинственной ночью? И когда появился?
Согласно его показаниям, Коротеев доложил ему около 24 часов. Однако сам Коротеев называет другое время - 21 час 50 мин. Причем прямо говорит, что труп обнаружил он (помните, «без признаков жизни»?). Но в показаниях Барсукова происходит иначе!
«...Коротеев В.Н. доложил мне, что в 19 «а», кабинете советника Президента СССР Ахромеева С.Ф., ключ в замочной скважине, а света в кабинете нет и что он просит меня прибыть... Я поднялся на 2-й этаж в 19 «а», заглянул в кабинет. У окна в неестественной позе я увидел советника на полу... »
То есть, выходит, Коротеев в кабинет даже не заглядывал, а труп обнаружил Барсуков? Странная разноголосица, ставящая под сомнение всё остальное в этих показаниях:
Сам собой возникает и такой вопрос: кто же он был тогда, Михаил Иванович Барсуков? Официально, по должности, - комендант комендатуры корпуса № 1 Кремля. Коротеев называет его комендантом Резиденции Президента. Разумеется, Президента СССР. Но не работал ли он уже и на казавшегося горбачевским антиподом Президента России?
В самом деле, один из будущей одиозной пары ельцинских приближенных уже неотлучно следует в те августовские дни за своим «хозяином» по коридорам и подвалам «Белого дома» и даже запечатлен рядом с ним на «историческом» танке. Другой в это время - в кремлевских коридорах, куда Ельцину победителем скоро предстоит войти. Кто-то ведь, наверное, должен был готовить место.
Много тайн, очень много, скрывают коридоры власти...
Если убийство, то чем оно было вызвано и как совершено?
Если самоубийство, то почему пошел на него Ахромеев - человек редкостно мужественный, волевой и жизнелюбивый?
Выше я уже назвал немало доводов, возникающих при внимательном изучении материалов следствия и вызывающих очень серьезные сомнения, что смерть маршала была добровольной. Беседы с близкими ему людьми такие сомнения укрепляют.
Никогда не верила и до сих пор категорически не верит в самоубийство жена его Тамара Васильевна. Не верят дочери Наталья и Татьяна. Не верят генералы армии Валентин Варенников и Михаил Моисеев, учившиеся и работавшие рядом с ним долгие годы, хорошо его знавшие. Да многие, с кем я говорил, не верят.
Один из главных аргументов против самоубийства - характер этого человека.
«Я откровенно скажу, что такой человек, как Сергей Федорович Ахромеев, не мог, просто не способен покончить жизнь самоубийством».
Это говорит, давая свидетельские показания, Малинецкий Георгий Геннадиевич - зять, муж дочери Татьяны. Чувствуете, насколько твердо говорит? Он-то имел возможность соприкоснуться с характером своего тестя больше в бытовой, семейной обстановке, но и для него несомненны огромная сила воли и стойкость маршала, непоколебимый его природный оптимизм. Словом, крепчайший внутренний стержень, будто специально созданный и закаленный для трудной воинской службы.
Послушаем жену. Она знала Сергея Федоровича с детства - учились в одной школе. Знает его характер и жизнь, наверное, лучше всех.
- Вам доводилось видеть его в разных состояниях, связанных со службой?
- Мы много кочевали. После войны и Академии бронетанковых войск - Дальний Восток, потом Белоруссия, Украина, опять Белоруссия и опять Дальний Восток... Знаете, у него, как у командира, отвечавшего за очень большие коллективы людей в войсках, бывали тяжелейшие ситуации, всякого рода ЧП. Естественно, переживал, иногда очень остро переживал, он ведь не железный. Но в растерянности, а тем более - в панике я не видела его ни разу. Вот и поэтому не верю, что мог руки на себя наложить...
Да, судьба испытывала его на излом не раз, но он стойко держался.
Мало кто знает, что Ахромеев, в то время первый заместитель начальника Генерального штаба, один из немногих в военном руководстве, решительно возражал против ввода наших войск в Афганистан. Мало кому известно, какую роль сыграла наша армия в ликвидации последствий чернобыльской катастрофы, и Ахромеев, тогда начальник Генштаба, стал одним из ведущих организаторов этих беспрецедентных по масштабу и сложности работ.
Получается что же? Выдержал и Великую Отечественную, и Афганистан, и Чернобыль, а тут, когда ни войны, ни аварии ядерного реактора, вдруг проявляет непонятную слабость.
В самом деле, трудно это понять и принять.
Николай Николаевич Энгвер, народный депутат СССР, много общавшийся с депутатом Ахромеевым по делам воинов-«афганцев» и не раз говоривший с ним об «афганском синдроме», знает, что маршал считал самоубийство для военного именно слабостью. Допускал его лишь в одном случае: когда являешься носителем информации высшей секретности и не можешь предотвратить захват себя врагом. Ибо пытки, а особенно - современные психотропные средства позволяют многое «вытянуть» из человека, даже против воли его...
Еще тогда, вскоре после рокового августа-91, возникла версия, что Ахромеева принудили к самоубийству, угрожая репрессиями против семьи. На такую мысль наводят, в частности, и строки из адресованного семье прощального письма:
«Всегда для меня был главным долг воина и гражданина. Вы были на втором месте...
Сегодня я впервые ставлю на первое место долг перед вами... »
Если представить, что окончательную и теперь вполне конкретную угрозу расправы с семьей он услышал, приехав на работу в последнее утро, то получают объяснение и спокойный его уход из дома, и намерение быть к обеду, когда прилетят из Сочи жена с внучкой, и записка, в которой он с кем-то объясняется по поводу неудачной первой попытки убить себя. Кстати, те, с кем он объясняется, могли предложить ему и этот используемый в криминальном мире способ самоубийства.
Кому и зачем понадобилось убрать маршала?
Есть разные варианты ответа на этот вопрос. Но все сводятся, по существу, к тому, что он слишком много знал и для многих стал слишком неудобен.
Известно, например: в тот критический момент готовился выступить на сессии Верховного Совета СССР, которая была назначена на 26 августа. Честное и прямое его слово представляло серьезную опасность для тех, кто приступил в это время к решающему акту осуществления своих коварных планов.
Впрочем, кристальная честность, несгибаемая принципиальность этого человека давно уже стали опасностью и для него самого. В свидетельских показаниях Г. Малинецкого читаю:
«Неоднократно говорил, что его политическая борьба как депутата и общественного деятеля может угрожать благополучию его семьи, его свободе, а возможно, и жизни. После опубликования статьи в «Советской России» «Кому мешают генералы», по его словам, звонили на работу и угрожали расправой ».
Да что там телефонные звонки и анонимные письма! Грозили весьма недвусмысленно даже с газетных страниц. У меня всё дрогнуло внутри, когда в одном из набросков ахромеевского выступления в Верховном Совете, где он намеревался сказать, в частности, о кампании травли и клеветы, организованной против него «демократической» прессой, я прочитал: называют военным преступником, пишут, что Ахромеева должна постигнуть «судьба Шпеера и Гесса». Оба они, как известно, были осуждены Нюренбергским трибуналом, а Гесс, приговоренный к пожизненному заключению, в конце концов умер в петле.
Многие ли сразу поняли смысл и конечную цель этих оглушительных психических атак? Многие ли встали против них? Оглядываясь назад, скажем прямо: нет, не многие.
Маршал Советского Союз Ахромеев встал одним из первых. Решительно и смело, как поднимались солдаты в бой под вражеским огнем и как сам он на фронте не раз поднимался.
Жена сказала так:
- Слова «раньше думай о Родине, а потом о себе» он понимал буквально и всю жизнь следовал им. Они не были для него высокопарной фразой.
И вот он почувствовал, что над Родиной совершенно неожиданно опять нависла угроза. Нет, пожалуй, не сразу и он, как и все мы, осознал глобальные масштабы этой угрозы. Восприняв всей своей открытой, широкой душой провозглашенные цели перестройки, благородные и красивые, поначалу считал коробившие его публикации в некоторых изданиях просто плодом безответственности отдельных журналистов в погоне за сенсацией. Так сказать, издержки гласности.
Однако и эти «отдельные издержки», особенно связанные с фальсификацией истории Великой Отечественной войны, молча терпеть не мог. Помню, как стал привозить и присылать статьи к нам в «Правду». Меня еще удивляло: военачальник такого ранга находит время и силы, чтобы спорить с какими-то мелкотравчатыми писаниями! Но однажды услышал ответ маршала моему коллеге по редакции примерно на тот же вопрос:
- Молчать нельзя, когда лгут. Надо давать сдачу. Иначе совсем обнаглеют.
И тогда он напишет: «Они осуществляли вполне определенную политическую линию. Всё наше прошлое перекраивается. А ведь без достойного прошлого не может быть и нормального настоящего, не быть будущего. Дорого обойдется Отечеству разрушительная работа новоявленных демократов». Как часто вспоминаю я сегодня эти его пророческие слова! Впрочем, теперь многим очевидно, насколько правы были предупреждавшие, что мы можем лишиться нормального настоящего и будущего.
А в то время этих предупреждавших постарались опорочить в глазах людей, дабы люди их просто не слушали. Недостаточно было ярлыков типа «консерватор» и «противник перестройки», если после этого человек не отступал и не прекращал борьбу, а его борьба приобретала всё более впечатляющий характер, против него организовывалась целенаправленная «персональная» кампания. И тут уж, что называется, все средства хороши - не останавливались ни перед чем.
Читаю в дневнике Ахромеева:
"По отношению ко мне, например, сегодня органы печати, начиная с газеты «Известия» до «Литературной газеты», развернули настоящее преследование, изо дня в день заведомая неправда. Совершенно бесполезно говорить о какой-то справедливости. Шабаш преследования можно сравнить с кампаниями, которые были организованы против Лигачева Е.К. Цель одна - заставить замолчать. Не удастся - скомпрометировать ».
Поразительно, до какой оголтелости доходили в обвинениях его! Больно читать наброски выступлений и статьи, в которых он вынужден доказывать нелепость многочисленных обвинений.
«Военный преступник» - это, конечно, за Афганистан, где около двух лет он был начальником штаба оперативной группы Министерства обороны, выполняя решение высшего руководства страны.
А вот из письма Ахромеева главному редактору «Известий», которое, как и многие другие подобные его обращения, осталось не только не опубликованным, но и безответным:
«Газета «Известия» говорит неправду:
Что скрывал данные о состоянии Вооруженных Сил в своей стране и раскрывал их в США;
Изображает меня сегодня воришкой, залезающим в карман государству... ».
Боже мой, вот это, последнее, осталось у меня в памяти как верх позора для тех, кто в тоге «борцов с привилегиями» травил честнейшего человека! Это ведь было не только в «Известиях». Может, и вы вспомните горящие глаза и холодный прокурорский голос белокурой девицы, вскакивающей на телеэкране из депутатских рядов и обличающей, обличающей, обличающей...
А о чем, собственно, шла речь? Маршалу предложили на госдаче, где он жил с семьей из восьми человек, по государственной цене выкупить мебель, которую он до этого арендовал. Старую мебель.
Сопоставьте это с тем, как вскоре «борцы с привилегиями» разворуют и распродадут всю страну.
Видя сегодня на телеэкране модно одетую белокурую мадам, что-то лепечущую о социальной защите сирых и бедных, я всегда думаю: неужели не является тебе по ночам тень маршала Ахромеева? Того, который за величайшую скромность и аскетическую неприхотливость друзьями был назван спартанцем. Который, перейдя на должность советника президента, отказался от повышенного в полтора раза оклада. Который, даже прощаясь с жизнью, не забыл, что он должен в столовую несколько рублей, и в одной из последних записок попросил вернуть, приложив деньги.
Вы, нравственные пигмеи, злобно и жестоко травившие такого человека, разве вы способны - ну не подняться до его высоты, нет, а хотя бы эту высоту понять?
Наконец, ещё об одной, важнейшей, стороне пережитой им драмы, которая обернулась трагедией.
Давайте повнимательнее подумаем: с кем боролся он в последние годы своей жизни?
«Мне понятно,- пишет в дневнике,- что соответствующая пресса свое дело будет делать и дальше. Всегда бойкие перья, которые за хорошие деньги напишут любую гнусность, тем более что отвечать за это никто не будет. И есть политические силы, которые им эту гнусность закажут ».
В каких же политических силах видит он своих противников?
Называет печатные издания: «Огонек», «Московские новости», «Аргументы и факты»... Использует вошедшие в обиход определения: «демократы»,«межрегионалы»:..
Резко критикуя перевертышей типа Волкогонова, отмечает: «Теперь генерал-полковник Волкогонов - антикоммунист. Сегодня он изменил делу КПСС и встал под знамена одного из бывших руководителей КПСС, а теперь воинствующего антикоммуниста Б.Н. Ельцина ».
Значит, противники - антикоммунисты... Но с кем он, коммунист Ахромеев, вступивший в партию на фронте, не менявший и не предававший своих убеждений, оказался в этот сложный исторический момент?
Он был, как принято говорить, в команде Горбачева. Был, волею судеб, в ближайшем окружении его. Но кто был Горбачев?
Вскоре после смерти Ахромеева в издательстве «Международные отношения» вышла последняя его книга, написанная в соавторстве с бывшим заместителем министра иностранных дел Г. Корниенко, «Глазами маршала и дипломата». Критический взгляд на внешнюю политику до и после 1985 года. Очень маленьким тиражом вышла, да и то удивляюсь, как это выпустили ее тогда! Читая дневник Сергея Федоровича, я видел, с какой настойчивостью, несмотря на нездоровье и занятость многими другими делами, работал он все последние месяцы над книгой, давая себе задания буквально на каждый день. Словно боялся, что не успеет высказаться. Так вот эта книга, в чем-то исповедальная, вместе с дневником помогает конкретнее представить очень непростые его отношения с тем, в чью «команду» он входил, и глубже понять драматизм положения, в которое был поставлен.
Тема горькая и большая. Возьму для примера один факт.
Известно, что Ахромеев, будучи начальником Генштаба, а затем советником президента страны по военным вопросам, принимал активное участие в подготовке важнейших советско-американских переговоров, связанных с сокращением вооружений. В 1987 году на повестке дня был договор по ракетам средней и меньшей дальности.
«Упорная борьба», «напряженное противоборство», «настоящая дуэль» - такие выражения в книге Ахромеева нередки. Понятно, вести дело так, чтобы согласие достигалось и решения в конце концов принимались, но без ущерба для наших государственных интересов, было нелегко, но американцы-то о своей выгоде ни на минуту не забывали!
В этот раз наиболее серьезное «перетягивание каната» возникло по поводу советской ракеты «Ока», именовавшейся на Западе СС-23. Почему? Ракета новая, последнее достижение нашей военно-технической мысли. Американцы заинтересованы, чтобы у нас ее не было.
Но под условия договора она не подпадает. Ликвидации подлежат ракеты средней дальности - от 1000 до 5500 километров и меньшей - от 500 до 1000. Максимальная испытанная дальность «Оки» - 400 километров. И тем не менее... она попала под уничтожение! Каким же образом это могло произойти?
Ахромеев, конечно, твердо стоял на своем, парируя все хитрые уловки американской стороны. Как всегда. Недаром имевшие с ним дело американские военные так уважали его за патриотизм и высочайший профессионализм. Вот и теперь в конечном счете им было предложено: что ж, давайте по-честному - запретим все ракеты в диапазоне не с 500, а с 400 до 1000 км. Тогда была бы поставлена преграда для создания модернизированной американской ракеты «Лэнс-2» с дальностью 450- 470 км. Паритет был бы сохранен.
Однако, приехав в Москву, госсекретарь США Шульц ставит вопрос перед Шеварднадзе о подведении СС-23 под понятие «ракеты меньшей дальности». И получает ответ: для нас это не будет проблемой.
На встречу экспертов, состоявшуюся в тот же вечер в МИД, представителей Генштаба даже не приглашают. А во время состоявшейся на следующий день беседы Горбачева с Шульцем о включении СС-23 в понятие «ракеты меньшей дальности» говорилось уже... как о решенном вопросе. Без всяких оговорок, что нижний предел дальности должен уменьшиться и для американцев!
Ахромеев в книге пишет: «На состоявшейся 23 апреля беседе М.С. Горбачева с Дж. Шульцем мое участие не планировалось, и та половина ее, в ходе которой была закреплена упомянутая договоренность о ракете «Ока», прошла без моего участия. Однако в середине их беседы я совсем неожиданно был вызван Генеральным секретарем для выяснения некоторых обстоятельств переговоров в Рейкьявике в составе рабочей группы Нитцке - Ахромеев. Я дал необходимые разъяснения и был оставлен на беседе, пошел разговор о конкретных вопросах будущего договора по сокращению СНВ. О решении же в ходе первого этапа этой беседы вопроса о ракете «Ока» я узнал только на следующий день из газет, прочитав сообщение о встрече М.С. Горбачева с Дж. Шульцем, да еще с указанием, что на беседе присутствовал начальник Генерального штаба ».
Вот оно как! На вторую часть беседы его и пригласили-то, видимо, для того, чтобы дать именно такое сообщение в газетах. А по существу - обманули. И его, и всех.
«Военное руководство было возмущено случившимся »,- замечает Ахромеев. Он пишет предельно сдержанно, хотя чувствуется, что и спустя время в душе его клокочет. О непосредственной же реакции мне рассказывал Валентин Иванович Варенников, который был первым заместителем Ахромеева в Генштабе:
- Приехал я из Афганистана, где находился в длительной командировке, и сразу к нему. А он, как будто предвидя мой первый вопрос, буквально бросился мне навстречу: «Не думай, что это сделал я!» Видно было, сильно мучается .
Поводы для мучений возникали всё чаще. Однако и в конкретных ситуациях, подобных вот этой, и при оценке сложившегося положения страны в целом он еще долго не сможет прямо сказать: виноват Горбачев.
Ему уже ясно, разумеется, что дело не только в «межрегионалах», в так называемой демократической оппозиции. Он видит своих противников уже в руководстве страны. Называет уже поименно: Яковлев, Шеварднадзе, Медведев... А для Горбачева все-таки находит оправдания - наверное, его «подставляют».
Драма честного человека, живущего по совести и не представляющего, что совесть может быть эластичной, что можно думать одно, говорить другое, а делать третье. Драма доверия и верности!
Между тем, как я уже тогда почувствовал, а теперь совершенно отчетливо понимаю, для Горбачева и действительно близких ему людей Ахромеев не был «своим». И становился всё более неприемлемым.
Запомнился случай, происшедший где-то в конце 1989-го или в начале 1990-го. Главным редактором в «Правду», сменив «консерватора» Афанасьева, был уже прислан «прогрессивный» Фролов - полномочный и доверенный ставленник Горбачева. Однажды дает мне статью. С недовольным, каким-то брезгливо-кислым видом:
Ахромеев написал. Поглядите.
Готовить к печати?
Я же сказал: поглядите!
Кричать на подчиненных Иван Тимофеевич умел - по поводу и без повода, а в данном случае причина раздраженности его стала мне абсолютно ясна, когда прочитал статью. Это был сгусток боли, резкий протест против того, что вело всё к большему и большему развалу страны.
Конечно же, статья не была напечатана, хотя я довел до газетного объема и сдал Фролову. Увы, это не раз бывало в связи с острыми статьями и других неудобных авторов, которые, без всяких объяснений, «заворачивались» главным редактором. Простите меня, Сергей Федорович!..
По-моему, он всё понял. Даже «Правда», которую считал самой своей газетой, переставала быть таковой. Что оставалось? «Советская Россия» и «Красная звезда»? Пожалуй, вот и все печатные трибуны, где он мог выступить.
А ведь так много нужно было сказать!
В дневниковых его заметках бьется напряженная мысль, и оценки происходящего - все резче, все определеннее.
«1. Люди потеряли перспективу - веру в Президента и КПСС.
2. Сломать все сломали - ничего не сделали. Бедлам, никакого порядка нет.
3.1985-1991 годы. Когда было лучше? В чем вы нас хотите убедить?!!
4. Нет сырья, нет комплектующих. Производство расстроено. Всё продано в Румынию».
Эта запись сделана, очевидно, после поездки в Молдавию, откуда он был избран народным депутатом СССР.
Начался уже 1991 год. И он не может больше уходить от прямого ответа на вопрос о вине Горбачева.
Задолго до августа, где-то весной, работая над выступлением в Верховном Совете, записывает:
«О М.С. ГОРБАЧЕВЕ. После 6 лет пребывания М.С Горбачева главой государства коренным вопросом стало: КАК ПОЛУЧИЛОСЬ, ЧТО СТРАНА ОКАЗАЛАСЬ НА КРАЮ ГИБЕЛИ? Какие причины создавшейся ситуации объективные, они должны были проявиться независимо от того, кто возглавил бы страну в 1985 году, а чему виной является политика и практическая деятельность Горбачева?
В 1985-1986 годах М.С. Горбачев, да и другие члены Политбюро вели себя как легкомысленные школьники.
И это делали серьезные люди?
Кто и почему организовал антиармейскую кампанию в стране?
Как нам сегодня относиться к нашему прошлому?
Словом, делалось всё, чтобы кризис доверия в стране наступил.
Кому и зачем он был нужен?
С чьей стороны имело место это легкомыслие или злой умысел?»
Ответ четкий: «Путь Горбачева не состоялся. Страна ввергнута в хаос ».
Я вижу, что Ахромеев, как человек исключительной честности, в злой умысел до последнего поверить не может. Однако недопустимость дальнейшего пребывания Горбачева у руководства страной для него уже несомненна: «О ЧЕМ НАПИСАТЬ М.С.? Остался один шаг до отставки. Виноват в первую очередь сам М.С. - его приспособленчество и компромиссность... Отставка неизбежна. М.С. Горбачев дорог, но Отечество дороже ».
Написал ли он это Горбачеву? Наверняка. Или написал, или высказал. Упоминавшийся уже Энгвер, со слов самого Сергея Федоровича, так передает его кредо президентского советника: говорить не то, что хочет услышать Горбачев, а то, что есть в действительности.
Но почему не выступил с требованием отставки Горбачева публично?
Георгий Маркович Корниенко, работавший в то время вместе с Ахромеевым над книгой, вспоминает, что публично выступать лично против президента Сергей Федорович считал неэтичным, поскольку был «при должности»: советник же его!
Трижды писал заявления о собственной отставке. Ссылался на ухудшение здоровья, на последствия ранения и контузии, что было правдой. Но еще большая правда была в том, что должность советника при главном руководителе государства, на которой он надеялся для государства сделать немало полезного, теперь, в критической ситуации, не позволяла ему сделать, может быть, необходимое - во всеуслышание выступить против самого руководителя.
А Горбачев не давал ему отставки, думаю, именно тому, что знал: тогда-то уже он будет выступать без всяких «самоограничений». Кстати, следующую свою книгу Ахромеев собирался написать о Горбачеве. Представляю, какая это была бы книга!..
Ему, остававшемуся официально президентом, через три дня напишет:
«Дело в том, что начиная с 1990 года я был убежден, как убежден и сегодня, что наша страна идет к гибели, вскоре она окажется расчлененной. Я искал способ: громко заявить об этом ».
И тут же, опять-таки как советник президента (не освобожденный от этой проклятой должности!), пишет о своей ответственности за участие в работе ГКЧП...
Мне давно хотелось услышать из уст Горбачева, что он чувствовал, когда узнал о трагической смерти Ахромеева, что чувствует и думает в связи с этим теперь?
Поймать в Москве бывшего президента страны, а ныне - личного фонда очень нелегко. «10 сентября Михаил Сергеевич улетает в Германию. Вернется только 25-го. Но 30-го опять улетит. В Америку. Это до 12 октября. А 19-го снова в Америку... »
И все-таки, после четырехмесячных настойчивых моих звонков, разговор состоялся. Что же услышал я?
Горбачев, по его словам, тяжело пережил смерть Ахромеева. Относился к нему с большим уважением и доверием. Он повторил это два раза: «Я верил ему». Назвал человеком морали и совести: «Покраснеет, но прямо скажет всё, что думает». А прилет его в Москву тогда, в августе, воспринял «как удар ».
Это была тяжелая ситуация для президента и Генсека. С одной стороны, близкие люди выступили против. С другой - набирала силу российская власть, российское руководство, они считали, что они на коне. Я должен был пойти на российский Верховный Совет...
Скажите, а нет ли у вас хоть какого-то чувства вины перед маршалом? Ведь смерть его стала, так или иначе, следствием трагического положения, в которое была ввергнута страна. Написал же вам: «Вскоре она окажется расчлененной».
- У меня чувства вины не было и нет.
Гулом отдалось во мне это: «не было и нет», «не было и нет»!..
Он говорил, что собирался пригласить Ахромеева для беседы, но «был заверчен» - как раз встречался в Верховном Совете российском, тогда же делал заявление о снятии с себя полномочий генсека. А я подумал: кажется, в день его смерти Горбачев и делал это потрясшее меня заявление - отрекся от партии, объявив, по существу, о роспуске ее! Успел ли услышать Сергей Федорович? Каким же ударом для него это было...
Вряд ли нужно еще комментировать разговор с Горбачевым. Может, только одно слово, которое остро резануло меня:
Ахромеев был переживальщик большой. Слово это, походя и небрежно брошенное, по-моему, выразительно характеризует и того, о ком сказано, и того, кто сказал.
Когда свой вопрос: «Самоубийство или убийство?» - с которым я обращался ко многим, задал генералу армии М. Гарееву, Махмут Ахметович ответил так:
- В любом случае это было убийство. Его убили подлостью и предательством, тем, что сделали со страной .
- Но ведь с этим не один он столкнулся! Если допускаете, что сам мог руки на себя наложить, почему именно он ?
- Он наиболее совестливый из нас .
Что ж, такое поймет только совестливый. А для тех, в чьем представлении совесть - понятие абстрактное, останется странным «переживальщиком».
«Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается всё, что считал смыслом моей жизни, и прошедшая моя жизнь дает мне право уйти из жизни. Я боролся до конца ».
Принимал ли он смерть добровольно или насильно, в этих последних словах - главное: Отечество гибнет! Он отдал за него всё, что мог. В конце концов, окруженный врагами и преданный, отдал жизнь. Во время Великой Отечественной, храбрым бойцом которой он был, про героев так и писали: «Отдал жизнь за Родину».
Вскоре после его смерти, как он предвидел, Родина окажется расчлененной. Выходит, напрасными были его борьба и смерть? Думаю, нет.
Когда-то мы говорили о погибших наших героях, как о горьковском Соколе: «Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером... »
Сейчас редко звучат эти слова. «Поле боя после битвы принадлежит мародерам» - название одной из современных пьес довольно точно обозначает, кто сегодня хозяева жизни. В этом смысле надругательство над могилой Ахромеева (неслыханное, чудовищное надругательство!) стало зловеще-символическим - ознаменовало, так сказать, вступление в новую эру.
Только не будет же так всегда. Битву за Родину мы продолжим, дети встанут потом в этой битве на место отцов.
И они должны знать: в наше время были не одни лишь «герои» Фороса и Беловежья. Был маршал Ахромеев. Он был и навсегда останется Маршалом Великой Державы - Союза Советских Социалистических Республик, не предавшим свои идеалы.
Невозможно представить его вписавшимся в «новый режим». Не представляю, например, сидящим на каком-нибудь нынешнем официальном мероприятии - в советском маршальском мундире, но с нашивками из триколора и двуглавого орла.
На его могильном камне - три слова, выражающие самую суть этого человека: Коммунист, Патриот, Солдат. И недаром на могилу приходят борцы из оппозиции самых разных, порой несовместимых направлений - он как бы объединяет их всех. Так же, думаю, своим высоким авторитетом мог объединить в жизни, если бы остался жив. Может, именно поэтому не оставили его в живых?
Дмитрий Тимофеевич Язов, тоже Маршал Советского Союза, оказавшись в камере «Матросской тишины» и узнав там о гибели своего боевого друга, записал в тюремной тетради: «Появится когда-нибудь талантливый автор и создаст об этом удивительном человеке, настоящем человеке чести, достойную книгу, которая дополнит и украсит серию «Жизнь замечательных людей ».
Замечу: сам Дмитрий Тимофеевич жизнью своей тоже заслужил право на хорошую книгу.
Да, сегодня честь не в чести. Но в нынешнем политическом и нравственном беспределе, когда правят бал корысть и чистоган, шкурнические интриги и бандитские разборки, светлый пример людей, для которых Родина воистину дороже собственной жизни, особенно необходим.
Давайте помнить, что у нас были такие люди. Давайте верить, что они обязательно будут.
Ими спасется Россия.
26 лет назад, 24 августа 1991 года, покончил жизнь самоубийством??? УБИТ!!! Сергей Фёдорович Ахромеев — Маршал Советского Союза, Герой Советского Союза, сторонник ГКЧП, коммунист, пламенный патриот своей Социалистической Родины.
Похоронен в Москве на Троекуровском кладбище (участок 2), на могилу Маршала люди постоянно приносят цветы.
Однако многие говорят об убийстве Маршала, мешавшего полноценной реставрации капитализма на территории СССР (22 августа того же года в своей квартире застреленным был найден Б.К. Пуго: https://vk.com/wall-57478050_89569).
ВЕЧНАЯ СЛАВА Герою, коммунисту и патриоту социалистической Родины — СЕРГЕЮ ФЁДОРОВИЧУ АХРОМЕЕВУ!
Сергей Федорович Ахромеев занимал пост советника Президента СССР, ему было шестьдесят три года. 24 августа 1991 года он покончил жизнь самоубийством в своем кремлевском кабинете. Перед смертью маршал оставил пять писем.
В одной записке были такие слова:
«Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается все, что я всегда считал смыслом в моей жизни. Возраст и прошедшая моя жизнь дают мне право уйти из жизни. Я боролся до конца».
В письме родным:
«Всегда для меня главным был долг воина и гражданина. Вы были на втором месте. Сегодня я впервые ставлю на первое место долг перед вами. Прошу вас мужественно пережить эти дни. Поддерживайте друг друга. Не давайте повода для злорадства недругам».
Оставил он и послание М. С. Горбачеву, в котором написал:
«Мне понятно, что как Маршал Советского Союза я нарушил Военную Присягу и совершил воинское преступление, — давал предельно строгую оценку своим поступкам Ахромеев. — Не меньшее преступление мной совершено и как советником Президента СССР… Я был уверен, что эта авантюра потерпит поражение, а приехав в Москву, еще раз убедился в этом. Начиная с 1990 года я был убежден, что наша страна идет к гибели. Вся она окажется расчлененной. Я искал способ громко заявить об этом. Посчитал, что мое участие в обеспечении работы «Комитета» и последующее связанное с этим разбирательство даст мне возможность прямо сказать об этом. Звучит, наверное, неубедительно и наивно, но это так. Никаких корыстных мотивов в этом моем решении не было…»
Способ, который маршал избрал для ухода из жизни, — повешение. Но повешение странное: для этого маршал воспользовался скрученным вдвое синтетическим шпагатом, которыми обычно перевязывают пакеты, и медной ручкой высокого кремлевского окна. Первое повешение не удалось: шпагат порвался. Тогда маршал снова скрепил шпагат при помощи скотча и повесился в крайне неудобной позе, как это делают заключенные, — подогнув колени, в надежде, что вес тела затянет петлю намертво.
Между первой и второй попытками маршал ответил на телефонный звонок и отпустил своего шофера. Однако напомнил, что тому после обеда необходимо вернуться на автобазу. Затем он написал еще одну записку:
«Я плохой мастер готовить орудие самоубийства. Первая попытка (в 9.40) не удалась. Порвался тросик. Очнулся в 10.00. Собираюсь с силами все повторить вновь. Ахромеев».
Эта попытка удалась. Протокол с места происшествия, составленный муровцами, гласил:
Повреждений на одежде не было. На шее трупа находилась скользящая, изготовленная из синтетического шпагата, сложенного вдвое, петля, охватывающая шею по всей окружности. Верхний конец шпагата был закреплен на ручке оконной рамы клеящейся лентой типа «скотч». Каких-либо телесных повреждений на трупе, помимо связанных с повешением, не обнаружено…
Через четыре года после смерти маршала корреспонденту «Совершенно секретно» Терехову удалось поговорить с его вдовой.
— Горбачев боялся Ахромеева? — спросил ее корреспондент, — Михаил Сергеевич принимал близко к сердцу постоянные слухи о готовящемся перевороте?
— Я думаю, не боялся. А насчет переворота… Сергей Федорович говорил: силой в России ничего не сделаешь. Убрать неугодного руководителя — не самая большая проблема. А вот что делать дальше? Он считал, что самое опасное для нашей страны — лишить власть уважения, авторитета, дискредитировать саму идею власти. Сейчас именно это и произошло. Видите, к чему это привело? А он хотел предотвратить, предупреждал. Вспомните, сколько он писал об этом. А его противники вот тут-то и вспоминали: «Кого вы слушаете? Он же получил Героя за Афганистан». В общем, оставив Генштаб, он советником Горбачева долго работать не смог. Написал несколько рапортов об отставке. На последнем в июне 1991 года Горбачев написал: «Подождем!»
— Язов учился с Ахромеевым на одном курсе в академии, в Генеральном штабе у Сергея Федоровича тоже еще оставались соратники. И, несмотря на это, выходит, маршал ничего не знал о готовящихся событиях августа 1991 года?
— Ничего не знал. 6 августа я, он и внучка уехали в отпуск в Сочи, спокойно отдыхали. 19-го Сергей Федорович, как всегда, пошел утром на зарядку, потом вернулся и разбудил нас: «Включите быстрее телевизор!» Он молча выслушал первые сообщения. Когда случалось что-то важное, он обычно замолкал. Молча сходили на завтрак. Я его ни о чем не спрашивала. Потом он вдруг говорит: «Я должен лететь в Москву и во всем разобраться на рабочем месте». Мы и не попрощались как следует. Его провожала группа врачей: «Возвращайтесь, Сергей Федорович, ждем». Он отшутился: «Оставляю вам в залог жену». Поцеловал меня и внучку и уехал. Больше я его не видела.
— Кто же с ним был дома в эти дни?
— Дочери, их семьи. Когда по ТВ прозвучали первые сообщения о создании ГКЧП, они поняли: отец приедет. Он и приехал — веселый, загорелый, сказал, что пока ничего не понимает, и уехал в Кремль. Он предложил свою помощь Янаеву, работал в аналитической группе, собиравшей сведения с мест. В этом и состояло его участие в ГКЧП. Дочери звонили мне без конца: приезжай скорее. Но прямо ничего не говорили. Конспираторы! Сочиняли, что заболел кто-то из детей, Я обижалась: ну что же вы не даете мне отдохнуть, неужели не можете сами об отце позаботиться? Потом не выдержала, позвонила Сергею Федоровичу в Кремль узнать, он сказал, что у него все в порядке. Обещал рассказать, когда вернусь. Но я все-таки решила ехать. С трудом достали билеты на 24 августа.
— После неудачи ГКЧП Сергей Федорович сильно переживал?
— Он был подавлен, ждал ареста. Но продолжал ходить на работу в Кремль, хотя там в ту пору мало кто был. Дочь однажды не выдержала: «Зачем ты-туда ходишь? Как там тебе?» — «Ко мне никто не подходит. Никто со мной не заговаривает». Думая, что арестуют, он говорил: «Я понимаю, вам будет трудно, но я иначе не мог». Дочери спросили его: «Ты не жалеешь, что прилетел?» Он ответил: «Если бы я остался в стороне, я проклинал бы себя всю жизнь».
— В участниках ГКЧП он не разочаровался? Давал им оценки?
— Дочери рассказывают, что в ночь с 23-го на 24 августа они долго разговаривали. Было интересно узнать, его мнение о событиях и людях, в них участвующих. Не всех членов ГКЧП он знал одинаково хорошо. Но к тем, к кому относился с уважением до этих событий, он своего отношения не переменил.
— Например, к Язову?
— Не только. К Бакланову, Шенину…
— По мнению следствия, в эту ночь Ахромеев уже решился на самоубийство.
— По мнению следствия — так.
— Вы прилетели домой…
— Начали звонить Сергею Федоровичу в Кремль — телефон молчал. После пяти вечера звонили каждые десять-пятнадцать минут. В 23.00 позвонил его шофер, спросил, не приехал ли Сергей Федорович, а то его что-то не вызывает, и он не знает, что делать. Потом легли спать. Я, конечно, всю ночь не спала — вскакивала на звук каждой машины. Утром решили ехать в Москву — мы жили на даче. Только открыли дверь квартиры — звонит телефон. Дочь взяла трубку, и по ее лицу я поняла: случилось что-то ужасное. Звонил дежурный по группе генеральных инспекторов, сказал, что Сергей Федорович скоропостижно скончался, есть подозрение, что он покончил с собой (застрелился).
Ночью его отвезли в морг кремлевской больницы, потом в госпиталь имени Бурденко. Мы поехали в прокуратуру. Там сказали, что в распоряжении следствия есть видеосъемка места происшествия. Я сразу же попросила показать ее. Следователи переглянулись, с сомнением посмотрели на меня: мол, выдержку ли? — но согласились. Я и одна из дочерей пошли смотреть, вторая не смогла. Сергея Федоровича обнаружил дежурный. Кабинет был открыт, ключ торчал в замочной скважине снаружи. Хоронили его 29 августа.
Обратите внимание, даже инспектора сразу после происшествия причиной смерти называли самоубийство при помощи огнестрельного оружия. Им и в голову не приходило, что Сергей Федорович, как школьник или заключенный, будет засовывать голову в петлю, да еще и дважды. Как-то странно, не по-военному выглядел такой способ свести счеты с жизнью. Смерть от удушения упаковочной бечевкой…
Люди, знавшие маршала долгие годы, были его смертью потрясены, у них никаких иных слов, чем «солдат долга», не находилось. Многие из них позже упомянули маршала в своих воспоминаниях.
Генерал Махмут Гареев:
В свое время маршал Советского Союза Г. К. Жуков говорил, что высшее достоинство человека состоит не в том, чтобы взлететь на большую должность и мучить этим себя и других, а в том, чтобы на любом посту хорошо и исправно делать порученное дело. Этого принципа всю жизнь придерживался и Сергей Федорович Ахромеев…
Назначение С. Ф. Ахромеева помощником М. С. Горбачева, видимо, представлялось как возможность как-то позитивно влиять на него. Но маршал попал в окружение таких заядлых интриганов, противостоять которым было непросто, и он при «дворе» серьезного влияния уже не имел…
Как-то в дружеской беседе один из командующих войсками военного округа спросил у Сергея Федоровича: «Сложился ли тут у вас такой же дружный коллектив, как это было в танковой армии или округе?» На что после тяжелого вздоха С. Ф. Ахромеев с печальной улыбкой ответил: «Такое искреннее, бескорыстное товарищество бывает только в войсках».
В целом Сергей Федорович Ахромеев был человеком и военачальником высокой чести и достоинства, до конца верным присяге и своему долгу. Он обладал прекрасной памятью и незаурядным аналитическим умом. Из времен войны известен случай, когда он с гранатой в руках оставался в подбитом танке, пока на выручку не прибыли наши разведчики. Будучи командиром полка и дивизии, даже в обычные дни, когда не было учений, он спал не более пяти-шести часов в сутки, а все остальное время работал. Нередко в четыре-пять часов утра он вызывал на танкодром или танковую директрису командиров полков. Это рождало, разумеется, и нарекания, но он исходил из того, что пока дело не налажено, служебные обязанности в полной мере не выполнены, ни о каком отдыхе или расслаблении не может быть и речи. Помню полет из Ташкента в Москву после проведенного под его руководством учения, где мы трое суток почти не спали. Сев в самолет, он не позволил себе подремать и до конца полета корпел над документами.
Будучи очень строгим и требовательным к себе и подчиненным, в самой напряженной обстановке он не терял самообладания, проявлял выдержку и всегда был очень тактичным в обращении с подчиненными. И друзья, и недоброжелатели Сергея Федоровича единодушно отмечали такую его черту, как кристальная честность и порядочность, проявлявшуюся даже в мелочах. На любой должности, которую он занимал, не могло быть и речи о каких-либо злоупотреблениях с его стороны…
В свете всего этого тот путь, который Сергей Федорович избрал для ухода из жизни, оправдать, видимо, невозможно, ибо это противоречило его же жизненным принципам-. Но только Бог ему судья. И если уж говорить совсем откровенно, то и погиб он прежде всего потому, что был самым совестливым среди окружавших его людей.
Работник ЦК КПСС Валерий Болдин:
Этот честный и преданный Родине человек оказался, в. трагическом положении, приведшем его в конце концов к роковому-решению. В августе 1991 года он был найден: мертвым в своем кабинете. Его, солдата, прошедшего вею войну, достигшего высших военных должностей и почестей за службу народу, за заботу об обороне страны, что позволяло нам сохранять военный паритет и обеспечивать мирный труд людей в самые «холодные» годы сосуществования, теперь шельмовали за то, что приобрел какую-то утварь для дачи. Стыдно читать в печати, слышать из уст народных депутатов, не знающих, что такое война, но превратившихся в пламенных борцов с привилегиями, о мифических «злоупотреблениях» маршала…
Мне пришлось быть вместе с Сергеем Федоровичем в поездке в США. Я видел, как американские военные, президент Р. Рейган с уважением и вниманием относились к С. Ф. Ахромееву, не меньшим, если не большим, чем к генсеку. С таким же почетом его встречали и тогда, когда он уже не был начальником Генерального штаба страны. И вот теперь его отдали на съедение мелким крохоборам. Разве такое предательство со стороны Горбачева не могло не нанести незаживающей раны ветерану, старому солдату в маршальских погонах? И разве не наплевательское отношение лидеров государства, не пожелавших проститься с человеком, который столь много сделал для укрепления обороноспособности государства, а позже, когда пришло время, для его разумного и паритетного разоружения, привело к тому, что над могилой С. Ф. Ахромеева так преступно и грязно надругались мародеры.
А ведь, как я уже сказал, маршал готовился уйти в отставку. Месяца за два до случившегося С. Ф. Ахромеев подал заявление президенту о своем уходе и откровенно сказал, что в сложившихся условиях третирования его, шельмования военных, поспешного, непродуманного, а главное, одностороннего разоружения, не имеет права занимать пост рядом с президентом и не будет участвовать в разрушении армии и государства. М. С. Горбачев был озадачен таким поворотом дел и просил Сергея Федоровича повременить, поработать еще. В свое время он привлек С. Ф. Ахромеева для работы в своем аппарате, полагая прикрыть его именем те не всегда оправданные
уступки, которые делались на переговорах с США в то время. Он и не скрывал этого. «Понимаешь, зачем он мне нужен? — откровенничал Горбачев, — Пока он со мной, решать разоруженческие вопросы будет легче. Ему верят наши военные и оборонщики, уважают на Западе…»
Маршал СССР Сергей Федорович Ахромеев подал заявление об уходе от Горбачева и зашел ко мне, чтобы сказать о принятом им решении. «Горбачев, конечно, возражает, просит подумать и не спешить, — сказал Сергей Федорович. — Но я больше не могу и не хочу участвовать в развале державы и армии. Он сказал, что вернется к вопросу после моего отпуска, но я мнение не изменю. Все. Ухожу».
Но события повернулись так, что он ушел из жизни, не в силах изменить своим принципам, присяге, товарищам по оружию, вместе с которыми прошел боевыми дорогами тысячи километров, укрепляя армию, воспитывая солдат и офицеров в верности Родине.
Адмирал Кроув, США:
Маршал Сергей Ахромеев был моим другом. Его самоубийство — это трагедия, отражающая конвульсии, которые сотрясают Советский Союз. Он был коммунистом, патриотом и солдатом. И я полагаю, что именно так он сказал бы о себе сам.
При всем своем великом патриотизме и преданности партии Ахромеев был современным человеком, который понимал, что многое в его стране было ошибкой и многое должно быть изменено, если Советский Союз намерен и впредь оставаться великой державой…
В 1987 году маршал Ахромеев впервые посетил Вашингтон. Он приехал вместе с Горбачевым на подписание Договора об уничтожении ракет средней и малой дальности. Я пригласил его в Пентагон. Когда спустя два дня он приехал на завтрак, то был один. Начальник советского Генерального штаба вступил в лагерь противника без охраны и свиты помощников! Это была впечатляющая демонстрация уверенности в себе. В 1989 году он сказал мне, что недооценил глубину неудовлетворенности в его стране. Несмотря на его желание перемен, он не предвидел, куда приведут реформы в будущем.
Год назад мы опять встретились в Москве. «Не вы разрушили коммунистическую партию, — сказал он мне. — Это сделали мы сами. И пока это происходило, мое сердце разрывалось тысячу раз в день. Испытываешь гнетущее чувство, когда тебе говорят, что все, ради чего ты работал и боролся пятьдесят лет, неверно», — продолжал он. Он был предан идеалам коммунизма и очень гордился тем, что все, что у него было, не намного превосходило то, что он носил на себе. Его узкие представления о капитализме были причиной нашего самого жаркого спора. В конце концов он не смог примирить свои противоречивые убеждения с тем, что захлестывало его.
Интересные характеристики дают маршалу Ахромееву. Вряд ли такой человек решится покончить с собой по собственной воле. Вот почему сразу же возникли подозрения, что маршалу «помогли». Тем более что между моментом самоубийства и моментом, когда тело маршала было обнаружено, прошло немало времени. И, что с озадаченностью отмечали сыщики, дверь в кабинет маршала была заперта снаружи. Подозрения даже пали на Барсукова, который в ту пору заведовал кремлевским хозяйством и в тот день находился на работе, но поскольку его знали как человека осторожного и трусливого, версию эту всерьез никто не принял.
По просьбе адмирала Кроува сотрудники американского посольства поехали на второй день после похорон возложить венки на могилу Ахромеева. Могилу они застали в жутком состоянии. Она была вскрыта, приколоченная к гробу маршальская фуражка содрана, сам маршал, похороненный в полной форме, переодет в гражданское платье…
Маршал Ахромеев
Сергей Федорович Ахромеев занимал пост советника Президента СССР, ему было шестьдесят три года. 24 августа 1991 года он покончил жизнь самоубийством в своем кремлевском кабинете. Перед смертью маршал оставил пять писем.
В одной записке были такие слова:
«Не могу жить, когда гибнет мое Отечество и уничтожается все, что я всегда считал смыслом в моей жизни. Возраст и прошедшая моя жизнь дают мне право уйти из жизни. Я боролся до конца».
В письме родным:
«Всегда для меня главным был долг воина и гражданина. Вы были на втором месте. Сегодня я впервые ставлю на первое место долг перед вами. Прошу вас мужественно пережить эти дни. Поддерживайте друг друга. Не давайте повода для злорадства недругам».
Оставил он и послание М. С. Горбачеву, в котором написал:
«Мне понятно, что как Маршал Советского Союза я нарушил Военную Присягу и совершил воинское преступление, - давал предельно строгую оценку своим поступкам Ахромеев. - Не меньшее преступление мной совершено и как советником Президента СССР… Я был уверен, что эта авантюра потерпит поражение, а приехав в Москву, еще раз убедился в этом. Начиная с 1990 года я был убежден, что наша страна идет к гибели. Вся она окажется расчлененной. Я искал способ громко заявить об этом. Посчитал, что мое участие в обеспечении работы «Комитета» и последующее связанное с этим разбирательство даст мне возможность прямо сказать об этом. Звучит, наверное, неубедительно и наивно, но это так. Никаких корыстных мотивов в этом моем решении не было…»
Способ, который маршал избрал для ухода из жизни, - повешение. Но повешение странное: для этого маршал воспользовался скрученным вдвое синтетическим шпагатом, которыми обычно перевязывают пакеты, и медной ручкой высокого кремлевского окна. Первое повешение не удалось: шпагат порвался. Тогда маршал снова скрепил шпагат при помощи скотча и повесился в крайне неудобной позе, как это делают заключенные, - подогнув колени, в надежде, что вес тела затянет петлю намертво.
Между первой и второй попытками маршал ответил на телефонный звонок и отпустил своего шофера. Однако напомнил, что тому после обеда необходимо вернуться на автобазу. Затем он написал еще одну записку:
«Я плохой мастер готовить орудие самоубийства. Первая попытка (в 9.40) не удалась. Порвался тросик. Очнулся в 10.00. Собираюсь с силами все повторить вновь. Ахромеев».
Эта попытка удалась. Протокол с места происшествия, составленный муровцами, гласил:
Повреждений на одежде не было. На шее трупа находилась скользящая, изготовленная из синтетического шпагата, сложенного вдвое, петля, охватывающая шею по всей окружности. Верхний конец шпагата был закреплен на ручке оконной рамы клеящейся лентой типа «скотч». Каких-либо телесных повреждений на трупе, помимо связанных с повешением, не обнаружено…
Через четыре года после смерти маршала корреспонденту «Совершенно секретно» Терехову удалось поговорить с его вдовой.
Горбачев боялся Ахромеева? - спросил ее корреспондент, - Михаил Сергеевич принимал близко к сердцу постоянные слухи о готовящемся перевороте?
Я думаю, не боялся. А насчет переворота… Сергей Федорович говорил: силой в России ничего не сделаешь. Убрать неугодного руководителя - не самая большая проблема. А вот что делать дальше? Он считал, что самое опасное для нашей страны - лишить власть уважения, авторитета, дискредитировать саму идею власти. Сейчас именно это и произошло. Видите, к чему это привело? А он хотел предотвратить, предупреждал. Вспомните, сколько он писал об этом. А его противники вот тут-то и вспоминали: «Кого вы слушаете? Он же получил Героя за Афганистан». В общем, оставив Генштаб, он советником Горбачева долго работать не смог. Написал несколько рапортов об отставке. На последнем в июне 1991 года Горбачев написал: «Подождем!»
Язов учился с Ахромеевым на одном курсе в академии, в Генеральном штабе у Сергея Федоровича тоже еще оставались соратники. И, несмотря на это, выходит, маршал ничего не знал о готовящихся событиях августа 1991 года?
Ничего не знал. 6 августа я, он и внучка уехали в отпуск в Сочи, спокойно отдыхали. 19-го Сергей Федорович, как всегда, пошел утром на зарядку, потом вернулся и разбудил нас: «Включите быстрее телевизор!» Он молча выслушал первые сообщения. Когда случалось что-то важное, он обычно замолкал. Молча сходили на завтрак. Я его ни о чем не спрашивала. Потом он вдруг говорит: «Я должен лететь в Москву и во всем разобраться на рабочем месте». Мы и не попрощались как следует. Его провожала группа врачей: «Возвращайтесь, Сергей Федорович, ждем». Он отшутился: «Оставляю вам в залог жену». Поцеловал меня и внучку и уехал. Больше я его не видела.
Кто же с ним был дома в эти дни?
Дочери, их семьи. Когда по ТВ прозвучали первые сообщения о создании ГКЧП, они поняли: отец приедет. Он и приехал - веселый, загорелый, сказал, что пока ничего не понимает, и уехал в Кремль. Он предложил свою помощь Янаеву, работал в аналитической группе, собиравшей сведения с мест. В этом и состояло его участие в ГКЧП. Дочери звонили мне без конца: приезжай скорее. Но прямо ничего не говорили. Конспираторы! Сочиняли, что заболел кто-то из детей, Я обижалась: ну что же вы не даете мне отдохнуть, неужели не можете сами об отце позаботиться? Потом не выдержала, позвонила Сергею Федоровичу в Кремль узнать, он сказал, что у него все в порядке. Обещал рассказать, когда вернусь. Но я все-таки решила ехать. С трудом достали билеты на 24 августа.
После неудачи ГКЧП Сергей Федорович сильно переживал?
Он был подавлен, ждал ареста. Но продолжал ходить на работу в Кремль, хотя там в ту пору мало кто был. Дочь однажды не выдержала: «Зачем ты-туда ходишь? Как там тебе?» - «Ко мне никто не подходит. Никто со мной не заговаривает». Думая, что арестуют, он говорил: «Я понимаю, вам будет трудно, но я иначе не мог». Дочери спросили его: «Ты не жалеешь, что прилетел?» Он ответил: «Если бы я остался в стороне, я проклинал бы себя всю жизнь».
В участниках ГКЧП он не разочаровался? Давал им оценки?
Дочери рассказывают, что в ночь с 23-го на 24 августа они долго разговаривали. Было интересно узнать, его мнение о событиях и людях, в них участвующих. Не всех членов ГКЧП он знал одинаково хорошо. Но к тем, к кому относился с уважением до этих событий, он своего отношения не переменил.
Например, к Язову?
Не только. К Бакланову, Шенину…
По мнению следствия, в эту ночь Ахромеев уже решился на самоубийство.
По мнению следствия - так.
Вы прилетели домой…
Начали звонить Сергею Федоровичу в Кремль - телефон молчал. После пяти вечера звонили каждые десять-пятнадцать минут. В 23.00 позвонил его шофер, спросил, не приехал ли Сергей Федорович, а то его что-то не вызывает, и он не знает, что делать. Потом легли спать. Я, конечно, всю ночь не спала - вскакивала на звук каждой машины. Утром решили ехать в Москву - мы жили на даче. Только открыли дверь квартиры - звонит телефон. Дочь взяла трубку, и по ее лицу я поняла: случилось что-то ужасное. Звонил дежурный по группе генеральных инспекторов, сказал, что Сергей Федорович скоропостижно скончался, есть подозрение, что он покончил с собой (застрелился).
Ночью его отвезли в морг кремлевской больницы, потом в госпиталь имени Бурденко. Мы поехали в прокуратуру. Там сказали, что в распоряжении следствия есть видеосъемка места происшествия. Я сразу же попросила показать ее. Следователи переглянулись, с сомнением посмотрели на меня: мол, выдержку ли? - но согласились. Я и одна из дочерей пошли смотреть, вторая не смогла. Сергея Федоровича обнаружил дежурный. Кабинет был открыт, ключ торчал в замочной скважине снаружи. Хоронили его 29 августа.
Обратите внимание, даже инспектора сразу после происшествия причиной смерти называли самоубийство при помощи огнестрельного оружия. Им и в голову не приходило, что Сергей Федорович, как школьник или заключенный, будет засовывать голову в петлю, да еще и дважды. Как-то странно, не по-военному выглядел такой способ свести счеты с жизнью. Смерть от удушения упаковочной бечевкой…
Люди, знавшие маршала долгие годы, были его смертью потрясены, у них никаких иных слов, чем «солдат долга», не находилось. Многие из них позже упомянули маршала в своих воспоминаниях.
Генерал Махмут Гареев:
В свое время маршал Советского Союза Г. К. Жуков говорил, что высшее достоинство человека состоит не в том, чтобы взлететь на большую должность и мучить этим себя и других, а в том, чтобы на любом посту хорошо и исправно делать порученное дело. Этого принципа всю жизнь придерживался и Сергей Федорович Ахромеев…
Назначение С. Ф. Ахромеева помощником М. С. Горбачева, видимо, представлялось как возможность как-то позитивно влиять на него. Но маршал попал в окружение таких заядлых интриганов, противостоять которым было непросто, и он при «дворе» серьезного влияния уже не имел…
Как-то в дружеской беседе один из командующих войсками военного округа спросил у Сергея Федоровича: «Сложился ли тут у вас такой же дружный коллектив, как это было в танковой армии или округе?» На что после тяжелого вздоха С. Ф. Ахромеев с печальной улыбкой ответил: «Такое искреннее, бескорыстное товарищество бывает только в войсках».
В целом Сергей Федорович Ахромеев был человеком и военачальником высокой чести и достоинства, до конца верным присяге и своему долгу. Он обладал прекрасной памятью и незаурядным аналитическим умом. Из времен войны известен случай, когда он с гранатой в руках оставался в подбитом танке, пока на выручку не прибыли наши разведчики. Будучи командиром полка и дивизии, даже в обычные дни, когда не было учений, он спал не более пяти-шести часов в сутки, а все остальное время работал. Нередко в четыре-пять часов утра он вызывал на танкодром или танковую директрису командиров полков. Это рождало, разумеется, и нарекания, но он исходил из того, что пока дело не налажено, служебные обязанности в полной мере не выполнены, ни о каком отдыхе или расслаблении не может быть и речи. Помню полет из Ташкента в Москву после проведенного под его руководством учения, где мы трое суток почти не спали. Сев в самолет, он не позволил себе подремать и до конца полета корпел над документами.
Будучи очень строгим и требовательным к себе и подчиненным, в самой напряженной обстановке он не терял самообладания, проявлял выдержку и всегда был очень тактичным в обращении с подчиненными. И друзья, и недоброжелатели Сергея Федоровича единодушно отмечали такую его черту, как кристальная честность и порядочность, проявлявшуюся даже в мелочах. На любой должности, которую он занимал, не могло быть и речи о каких-либо злоупотреблениях с его стороны…
В свете всего этого тот путь, который Сергей Федорович избрал для ухода из жизни, оправдать, видимо, невозможно, ибо это противоречило его же жизненным принципам-. Но только Бог ему судья. И если уж говорить совсем откровенно, то и погиб он прежде всего потому, что был самым совестливым среди окружавших его людей.
Работник ЦК КПСС Валерий Болдин:
Этот честный и преданный Родине человек оказался, в. трагическом положении, приведшем его в конце концов к роковому-решению. В августе 1991 года он был найден: мертвым в своем кабинете. Его, солдата, прошедшего вею войну, достигшего высших военных должностей и почестей за службу народу, за заботу об обороне страны, что позволяло нам сохранять военный паритет и обеспечивать мирный труд людей в самые «холодные» годы сосуществования, теперь шельмовали за то, что приобрел какую-то утварь для дачи. Стыдно читать в печати, слышать из уст народных депутатов, не знающих, что такое война, но превратившихся в пламенных борцов с привилегиями, о мифических «злоупотреблениях» маршала…
Мне пришлось быть вместе с Сергеем Федоровичем в поездке в США. Я видел, как американские военные, президент Р. Рейган с уважением и вниманием относились к С. Ф. Ахромееву, не меньшим, если не большим, чем к генсеку. С таким же почетом его встречали и тогда, когда он уже не был начальником Генерального штаба страны. И вот теперь его отдали на съедение мелким крохоборам. Разве такое предательство со стороны Горбачева не могло не нанести незаживающей раны ветерану, старому солдату в маршальских погонах? И разве не наплевательское отношение лидеров государства, не пожелавших проститься с человеком, который столь много сделал для укрепления обороноспособности государства, а позже, когда пришло время, для его разумного и паритетного разоружения, привело к тому, что над могилой С. Ф. Ахромеева так преступно и грязно надругались мародеры.
А ведь, как я уже сказал, маршал готовился уйти в отставку. Месяца за два до случившегося С. Ф. Ахромеев подал заявление президенту о своем уходе и откровенно сказал, что в сложившихся условиях третирования его, шельмования военных, поспешного, непродуманного, а главное, одностороннего разоружения, не имеет права занимать пост рядом с президентом и не будет участвовать в разрушении армии и государства. М. С. Горбачев был озадачен таким поворотом дел и просил Сергея Федоровича повременить, поработать еще. В свое время он привлек С. Ф. Ахромеева для работы в своем аппарате, полагая прикрыть его именем те не всегда оправданные
уступки, которые делались на переговорах с США в то время. Он и не скрывал этого. «Понимаешь, зачем он мне нужен? - откровенничал Горбачев, - Пока он со мной, решать разоруженческие вопросы будет легче. Ему верят наши военные и оборонщики, уважают на Западе…»
Маршал СССР Сергей Федорович Ахромеев подал заявление об уходе от Горбачева и зашел ко мне, чтобы сказать о принятом им решении. «Горбачев, конечно, возражает, просит подумать и не спешить, - сказал Сергей Федорович. - Но я больше не могу и не хочу участвовать в развале державы и армии. Он сказал, что вернется к вопросу после моего отпуска, но я мнение не изменю. Все. Ухожу».
Но события повернулись так, что он ушел из жизни, не в силах изменить своим принципам, присяге, товарищам по оружию, вместе с которыми прошел боевыми дорогами тысячи километров, укрепляя армию, воспитывая солдат и офицеров в верности Родине.
Адмирал Кроув, США:
Маршал Сергей Ахромеев был моим другом. Его самоубийство - это трагедия, отражающая конвульсии, которые сотрясают Советский Союз. Он был коммунистом, патриотом и солдатом. И я полагаю, что именно так он сказал бы о себе сам.
При всем своем великом патриотизме и преданности партии Ахромеев был современным человеком, который понимал, что многое в его стране было ошибкой и многое должно быть изменено, если Советский Союз намерен и впредь оставаться великой державой…
В 1987 году маршал Ахромеев впервые посетил Вашингтон. Он приехал вместе с Горбачевым на подписание Договора об уничтожении ракет средней и малой дальности. Я пригласил его в Пентагон. Когда спустя два дня он приехал на завтрак, то был один. Начальник советского Генерального штаба вступил в лагерь противника без охраны и свиты помощников! Это была впечатляющая демонстрация уверенности в себе. В 1989 году он сказал мне, что недооценил глубину неудовлетворенности в его стране. Несмотря на его желание перемен, он не предвидел, куда приведут реформы в будущем.
Год назад мы опять встретились в Москве. «Не вы разрушили коммунистическую партию, - сказал он мне. - Это сделали мы сами. И пока это происходило, мое сердце разрывалось тысячу раз в день. Испытываешь гнетущее чувство, когда тебе говорят, что все, ради чего ты работал и боролся пятьдесят лет, неверно», - продолжал он. Он был предан идеалам коммунизма и очень гордился тем, что все, что у него было, не намного превосходило то, что он носил на себе. Его узкие представления о капитализме были причиной нашего самого жаркого спора. В конце концов он не смог примирить свои противоречивые убеждения с тем, что захлестывало его.
Интересные характеристики дают маршалу Ахромееву. Вряд ли такой человек решится покончить с собой по собственной воле. Вот почему сразу же возникли подозрения, что маршалу «помогли». Тем более что между моментом самоубийства и моментом, когда тело маршала было обнаружено, прошло немало времени. И, что с озадаченностью отмечали сыщики, дверь в кабинет маршала была заперта снаружи. Подозрения даже пали на Барсукова, который в ту пору заведовал кремлевским хозяйством и в тот день находился на работе, но поскольку его знали как человека осторожного и трусливого, версию эту всерьез никто не принял.
По просьбе адмирала Кроува сотрудники американского посольства поехали на второй день после похорон возложить венки на могилу Ахромеева. Могилу они застали в жутком состоянии. Она была вскрыта, приколоченная к гробу маршальская фуражка содрана, сам маршал, похороненный в полной форме, переодет в гражданское платье…
Маршал и Герой СССР, депутат Верховного Совета СССР и замминистра обороны СССР Сергей Ахромеев покончил с собой 24 августа 1991-го. Произошло это в его собственном рабочем кабинете в Кремле. Такова официальная версия события. Тело маршала обнаружил дежурный офицер около 22:00.
Детали
Писатель Рой Медведев, лично изучивший предсмертные записи Сергея Федоровича, уверен, что это было именно самоубийство. Решение уйти из жизни стало результатом тяжелой внутренней борьбы и глубочайших переживаний. Сергей Федорович размышлял над ним весь день 23 августа, даже описал в своих записках первую неудачную попытку повешения.
Он совершил ее еще в 9:40. Как написал сам Сергей Федорович, он был «плохим мастером готовить орудие самоубийства». Трос, на котором Ахромеев хотел повеситься, оборвался. Маршал упал на пол и пробыл в бессознательном состоянии около 20-ти минут. Затем он очнулся и снова стал собираться с духом, намереваясь довести начатое до конца.
Следователь по делу Ахромеева, Леонид Прошкин задокументировал, что в кабинете маршала был идеальный порядок. Никаких следов борьбы не было. На столе лежали те самые предсмертные записки, в которых покойный подробно описал все свои действия. По мнению следователя, никаких сомнений в том, что это было самоубийство, вообще не возникало.
Не перенес произошедшего с его страной
В последние дни своей жизни маршал Ахромеев пребывал в подавленном состоянии. Он более 50-ти лет отдал службе народу и государству. Все происходящее со страной в конце 80-х переживал очень тяжело. Накануне самоубийства Сергей Федорович отдыхал с женой в сочинском санатории. Там-то он и узнал о готовящемся путче.
19 августа спешно вылетел в Москву, где вошел в состав ГКЧП. Ахромеев, всю жизнь верно служивший Советскому Союзу, не мог пережить того, что с ним происходило в последние годы. После подавления путча и ареста членов ГКЧП Сергей Федорович публичной «казни» своих убеждений предпочел добровольный уход из жизни.
Странные обстоятельства смерти
Несмотря на отсутствие сомнений у следователя, по делу о самоубийстве Ахромеева было собрано много противоречивых сведений. Две пухлые папки. Сергей Федорович вроде бы и оставил предсмертные записки, которые должны были убедить окружающих, что повесился он добровольно, но вел себя покойный накануне смерти странным образом.
Были опрошены его водитель, секретари. Днем 24 августа – что было после первой неудавшейся попытки самоубийства – Ахромеев давал по телефону деловые распоряжения своему водителю совершенно спокойным голосом. После обеда и вечером того же дня его кремлевский секретарь заметил, что в кабинет Сергея Федоровича кто-то входил (хотя самого маршала он тогда не видел).
Все эти нестыковки и странное, не типичное для самоубийцы в депрессии поведение Ахромеева накануне своей смерти дали повод для версии, что кто-то помог маршалу уйти из жизни. Особенно настораживает способ самоубийства.
Маршал, как человек военный, скорее мог бы пустить себе пулю в висок. Это было бы куда быстрее и надежнее, чем пытаться повеситься на синтетическом шпагате, да еще и в сидячем положении у окна. Подобный способ «казни» и самоубийства используют только заключенные в тюрьмах. Едва ли маршал стал бы уходить из жизни подобным образом.
Другая версия
Все описанные подробности были очень уж «говорящими». Недаром же в ходе расследования были собраны 2 толстые папки улик и подробностей. Ахромеева либо убили, либо принудили тихо повеситься в его кремлевском кабинете, чтобы не привлечь внимания раньше времени. Способ, которым маршала «устранили», наводит на мысли о «специализации» его убийц. Они наверняка были связаны с криминальным миром.
Родные Сергея Федоровича категорически отказываются верить в его добровольный уход из жизни. Все выводы по делу о самоубийстве маршала засекречены. Кому нужно было устранить преданного коммуниста и советника президента Ахромеева, до сих пор не известно.
После захоронения останки Маршала Советского Союза были потревожены. На могиле Ахромеева был совершен акт вандализма: жадные до маршальских наград воры подняли плиту, вырыли его гроб и украли мундир. Это стало последним унижением Сергея Федоровича Ахромеева.
rumata_75 в Маршал С.Ф. АхромеевОригинал взят у sluza_2 в Маршал С.Ф. Ахромеев
Повторюсь с постом
Передача Взгляд. 1990-й год. Тема: Какая армия нам нужна?
В гостях Маршал СССР С.Ф.Ахромеев. Ведущие Дмитрий Захаров и Александр Любимов
Сергей Фёдорович Ахромеев (5 мая 1923 — 24 августа 1991) — советский государственный и военный деятель, Герой Советского Союза (1982), маршал Советского Союза (1983).
Начал военную службу в 1940 году, поступив в военно-морское училище. Вступил в КПСС в 1943 году. В годы Великой Отечественной войны — командир взвода морской пехоты, адъютант, начштаба батальона, командир батальона, воевал на Сталинградском, Ленинградском, 4-м Украинском и Южном фронтах. Был награждён за участие в обороне Ленинграда во время блокады.
После войны командир танкового батальона, начальник штаба и командир танкового полка, заместитель командира, начальник штаба и командир танковой дивизии.
В 1952 году окончил Военную академию бронетанковых и механизированных войск и в 1967 году Военную академию Генштаба.
С 1967 1-й заместитель командующего и командующий армией, начальник штаба — 1-й заместитель командующего войсками ДВО.
С 1974 года — заместитель начальника, с 1979 года — первый заместитель начальника, а в 1984—1988 гг. — начальник Генерального штаба Вооружённых сил СССР и первый заместитель министра обороны СССР.
Руководил планированием военных операций в Афганистане на всех этапах, включая и вывод войск.
Лауреат Ленинской премии 1980 года за исследование и разработку новых систем автоматизированного управления Вооружёнными Силами. С 1981 года — кандидат, а в 1983—1990 гг. — член ЦК КПСС. В 1982 году ему присвоено звание Героя Советского Союза. В 1983 году получил звание Маршала Советского Союза.
С 1988 года — советник председателя Президиума ВС СССР, с мая 1989 года — советник председателя ВС СССР. С марта 1990 года — советник Президента СССР.
В 1984—1989 гг. — депутат Верховного Совета СССР. В марте 1989 года избран народным депутатом СССР от Бельцкого терр. округа № 697 (Молдавская ССР). Член Верховного Совета СССР, Комитета ВС СССР по вопросам обороны и безопасности.
В должности начальника Генерального Штаба неоднократно участвовал в переговорах, положивших «конец» холодной войне. Вместе с тем росли его разногласия с М. С. Горбачёвым; он высказывал несогласие с военной реформой и ослаблением советской военной мощи, в связи с чем «ушёл» в отставку. Неоднократно выступал на заседаниях Съезда народных депутатов и Верховного Совета СССР, а также в печати со статьями, где говорил об опасности быстрого завоевания СССР странами НАТО. В марте 1990 г. был назначен советником Президента СССР по военным делам
«Он понимал, что многое делается уже неправильно, в ущерб интересам нашей страны, но, будучи сам человеком честным, был уверен, что такими должны быть и другие люди, полагая, что всё это делается по недоразумению, по чьим-то необъективным докладам» (генерал армии М. Гареев).
19 августа вернулся в Москву из Сочи, где он проводил отпуск вместе с женой Тамарой Васильевной и внуками, и встретился с Геннадием Янаевым. Поддержал Обращение ГКЧП и предложил своё содействие, хотя в состав комитета не вошёл. Ночь он провёл на своей даче, где жила его младшая дочь со своей семьей.
20 августа работал в Кремле и в здании Министерства обороны, собирая информацию о военно-политической обстановке в стране. Приготовил план мероприятий, которые необходимо было провести в связи с введением чрезвычайного положения.
В ночь с 20 на 21 августа ночевал в своём кабинете в Кремле. Из кабинета он звонил своим дочерям и жене в Сочи.
«Я был уверен, что эта авантюра потерпит поражение, а приехав в Москву, лично убедился в этом. <...> Пусть в истории хоть останется след - против гибели такого великого государства протестовали» (из записной книжки С. Ф. Ахромеева).
22 августа он отправил на имя Горбачёва личное письмо.
«Почему я приехал в Москву по своей инициативе - никто меня из Сочи не вызывал - и начал работать в «Комитете»? Ведь я был уверен, что эта авантюра потерпит поражение, а приехав в Москву, ещё раз убедился в этом. Дело в том, что, начиная с 1990 года, я был убеждён, как убеждён и сегодня, что наша страна идёт к гибели. Вскоре она окажется расчленённой. Я искал способ громко заявить об этом. Посчитал, что моё участие в обеспечении работы «Комитета» и последующее связанное с этим разбирательство даст мне возможность прямо сказать об этом. Звучит, наверное, неубедительно и наивно, но это так. Никаких корыстных мотивов в этом моём решении не было» (Маршал Ахромеев, из личного письма М. С. Горбачёву).
23 августа Сергей Фёдорович присутствовал на заседании Комитета Верховного Совета СССР по делам обороны и госбезопасности.
24 августа 1991 года в 21 час 50 мин. в служебном кабинете № 19 "а" в корпусе 1 Московского Кремля дежурным офицером охраны Коротеевым был обнаружен труп Маршала Советского Союза Ахромеева Сергея Фёдоровича (1923 года рождения), работавшего советником Президента СССР.
«Вспоминаю поразившую меня деталь в публикации о самоубийстве Героя Советского Союза советника Президента СССР маршала Ахромеева. После первой неудачной попытки - оборвалась верёвка - Сергей Федорович пришёл в себя (около 20 минут он был без сознания), вышел из своего кремлевского кабинета, разыскал сослуживца, у которого накануне занял небольшую сумму денег, возвратил ему долг и уже после этого довёл задуманное до конца» .
Он оставил письма членам своей семьи, а также записку, где говорил, что уходит из жизни, не в силах видеть крушение всего того, чему он посвятил свою жизнь.
«Не могу жить, когда гибнет моё Отечество и уничтожается всё, что я всегда считал смыслом моей жизни. Возраст и прошедшая моя жизнь дают мне право из жизни уйти. Я боролся до конца. Ахромеев».
Похоронен на Троекуровском кладбище. Вскоре после его смерти была разграблена его могила, откуда похищен маршальский мундир с наградами, который так и не был впоследствии обнаружен.
«Маршал Сергей Ахромеев был моим другом. Его самоубийство - это трагедия, отражающая конвульсии, которые сотрясают Советский Союз. Он был коммунистом, патриотом и солдатом. И я полагаю, что именно так он сказал бы о себе сам» (американский адмирал Уильям Д. Кроув).
[править] Из жизни Маршала
Во время стажировки в СССР во второй половине 70-х годов Кондолиза Райс, интересовавшаяся взаимодействием руководящих военно-политических структур, «пересчитала в Москве все окна в здании Министерства обороны, чтобы прикинуть, сколько примерно людей может там работать», «Её оценка - пять тысяч. Позже уже во время её работы в СНБ при Буше-старшем, точность этой оценки ей подтвердил один из партнеров по переговорам маршал Сергей Ахромеев» .
Был решительным сторонником вывода войск из Афганистана . Вместе с Г. М. Корниенко считал, что «рассчитывать на то, что НДПА сможет остаться у власти после вывода советских войск из страны - не реально. Максимум, на что можно было надеяться так это на то, чтобы НДПА заняла законное, но весьма скромное место в новом режиме». См. .
По свидетельству В. И. Болдина, Ахромеев подтверждал, что «военная разведка располагает приблизительно такими же данными, как и КГБ» о «подозрениях в связях со спецслужбами зарубежных стран» члена Политбюро А. Н. Яковлева .
В 1991 году ещё советский маршал Ахромеев так оценивал потери СССР в Великой Отечественной войне: “Если считать всех погибших в военных действиях, то есть военнослужащих и партизан, не вернувшихся домой с войны, то будет 8 миллионов 668 тысяч 400 человек… Из них в 1941 году - 3 миллиона 138 тысяч…” .
«СССР в 1970-х годах производил в 20 раз больше танков, чем США».
Вопрос Г. Шахназарова, помощника Генсека КПСС М. Горбачева (1980-е годы): «Зачем надо производить столько вооружений?»
Ответ начальника Генштаба С. Ахромеева: «Потому что ценой огромных жертв мы создали первоклассные заводы, не хуже, чем у американцев. Вы что, прикажете им прекратить работу и производить кастрюли?»
Из книги Егора Гайдара «Гибель империи».
